Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Вполне понятно, что из этих двух исходов вы избрали тот, который и вернее достигал цели, и облегчал положение ваших друзей, и удерживал от греха противников вашей воли.

В Крёкшине осенью 1909 года было вами подписано домашнее завещание, по которому вы все ваши писания второго периода оставили в мое распоряжение. Подписано оно было несколькими свидетелями из ваших ближайших друзей. Но при просмотре этой бумаги сведущим лицом она оказалась составленной не по установленной форме, вследствие чего, вместо того чтобы предупредить вероятие судебного иска, она, наоборот, напрашивалась на него.

Тогда вы решили написать собственноручное завещание, которое было бы безупречно в формальном отношении. И написали вы его на имя дочери вашей Александры Львовны, имея в виду, что для того, чтобы не обидеть ваших семейных, желательно было доверить это дело кому‑нибудь из ваших детей. Александра Львовна, согласно дополнительному вашему распоряжению, должна была передать завещаемые ей писания в мое распоряжение для редактирования, издания и обращения их во всеобщую собственность.

А так как к этому времени вам уже стали вполне известными корыстные виды некоторых из ваших семейных на ваши писания после вашей смерти, то на этот раз вы, предварительно внимательно обдумав этот вопрос перед вашей совестью, решили не делать различия между первым и вторым периодами ваших писаний, а предоставить после смерти все ваши писания без исключения во всеобщее пользование, с той оговоркой, что Софья Андреевна должна была пожизненно продолжать пользоваться изданием ваших писаний первого периода.

Впоследствии, а именно нынче летом, вы решили завещать ваши писания не только Александре Львовне, но и Татьяне Львовне, в случае смерти Александры Львовны при вашей жизни, и написали новое завещание соответствующего содержания. Сделали вы это не только потому, что Александра Львовна могла действительно умереть раньше вашего, но главным образом для того, чтобы облегчить ее положение в семье после вашей смерти, так как если бы в вашем завещании была упомянута она одна, то вы тем самым выдвинули бы ее в совсем исключительное положение среди остальных ее семейных, некоторые из которых стали бы из‑за этого питать к ней самые недобрые чувства.

Это новое завещание на имя обеих ваших дочерей вам пришлось через несколько дней написать вторично, вследствие небольшой формальной ошибки в тексте бумаги. Таким образом, хотя действительным считается только последнее по времени составления завещание, но предыдущие два завещания, по существу своему такого же самого содержания, написанные вашей же рукой, могут в свое время послужить подтверждением того, что составлено ваше завещание было не под каким‑нибудь минутным и, быть может, преходящим впечатлением, а, напротив того, вполне обдуманно и настойчиво, если вы дали себе труд в различные дни в течение продолжительного промежутка времени три раза собственноручно изложить одно и то же ваше распоряжение.

Все мы, ваши ближайшие друзья — единомышленники, посвященные в подробности этого дела, были глубоко обрадованы благополучным его довершением. У всех у нас как камень с души свалился. И это вполне понятно.

С одной стороны, будучи гораздо более высокого, нежели вы, мнения о значении, как для отдельных людей, так и вообще для дальнейшего развития человеческого сознания, ваших писаний, в которых вы являетесь проводником не вашей личной, а Божеской, общечеловеческой мудрости, мы, естественно, не могли не желать того, чтобы писания эти, действительно став всеобщим достоянием, получили возможно широкое и общедоступное распространение. Обеспечить же это возможно было только вам самим и только тем путем, которым вы наконец решились это осуществить.

С другой стороны, мы обрадовались и по отношению к вам лично, так как если бы вы не оставили после себя такого завещания, то подверглись бы со стороны людей нареканиям в слабости и потакании самым низменным инстинктам ваших семейных. Обвиняли бы вас, и нельзя сказать, чтобы несправедливо, в том, что вы гласно выразили ваше намерение оставить известные ваши писания в свободное пользование всех людей, и что, несмотря на то что вам было известно, что некоторые из ваших семейных решили завладеть этими писаниями в свою личную пользу, вы тем не менее не захотели предпринять того единственного и нетрудного шага, который один мог обеспечить за людьми осуществление вашего желания.