Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Софья Андреевна сказала мне:

— В биографиях всегда искажают интимную жизнь знаменитых людей. Вот и из меня, наверное, сделают Ксантиппу. Вы тогда, Александр Борисович, заступитесь за меня…

Когда мы все гуляли, Софья Андреевна показала мне место, которое называется «пчельник» и сказала:

— Здесь когда‑то действительно был пчельник. Л. Н. одно время очень увлекался пчелами и целые дни проводил на пчельнике. Иногда мы приезжали сюда с самоваром и пили чай. Раз как‑то приехал Фет, и мы отправились к Л. Н. на пчельник. Была чудная ночь; мы долго сидели, а в траве было много светляков. Л. Н. сказал мне:

— Вот ты, Соня, все хочешь иметь изумрудные серьги; возьми двух светляков, вот и будут серьги.

После этого Фет написал стихотворение, в котором были такие два стиха:

В моей руке твоя рука — какое чудо!

А на земле два светляка, два изумруда.

В другом месте Софья Андреевна показала мне поляну, где Л. Н. и Тургенев стояли на тяге, и она была с ними.

Софья Андреевна сказала:

— Это было в последний приезд Тургенева в Ясную, уже незадолго до его смерти. Я спросила его: Иван Сергеевич, почему вы ничего не пишете? Он мне ответил:

— Для того чтобы написать что‑нибудь, мне всегда нужно было быть немного влюбленным. Теперь же я стар, влюбиться уж не могу, вот и писать перестал.

П. А. Сергеенко и Татьяна Львовна уже довольно давно, наполовину в шутку, затеяли вместе написать драму. Драма эта никогда, разумеется, не будет окончена.

Л. Н. шутя сказал Татьяне Львовне:

— Когда вы окончите свою драму, дайте ее мне, я сделаю свои замечания.

Татьяна Львовна возразила:

— Ты ведь все равно не станешь читать, а тем более писать критику.

— Я поступлю, как Вольтер, который, когда ему дал какой‑то писатель свое произведение, возвратил по прочтении рукопись с благодарностью и сказал, что сделал на ней свои замечания. Автор обрадовался, взял рукопись, но не нашел на ней ни одного замечания. Тогда, обиженный, он опять пришел к Вольтеру. Вольтер сказал ему, что написал свое мнение в конце произведения. Действительно, в конце стояло по — французски: «Fin», а Вольтер зачеркнул «п», и осталось «Fi».

31 июля. Из Ясной вернулся Ив. Ив. Горбунов и передал мне просьбу Л. Н. расцеловать меня и благодарить за «тронувшее» его мое письмо.

9 ноября, Москва. На днях я был у Толстых. Л. Н. только что приехал в Москву. Когда я пришел, мне сказали, что Л. Н. нездоров, но через несколько минут он вышел. Никого не было. Мы играли с ним в шахматы, а потом довольно долго разговаривали.

Л. Н. пишет что‑то по поводу дел в Китае. Он опять проводил параллель между теперешней европейской цивилизацией и Римом и сказал:

— Рим, как при своем начале был шайкой разбойников, так до конца ею и остался. Все могущество его, так же как и современных культурных государств, заключалось в отсутствии чего‑либо нравственно недозволенного.

— Какое религиозное учение ни взять, в нем можно найти прямые установления о том, чего не следует делать; например, в еврейском законе: «не убий,» «не прелюбодействуй»… А в так называемых христианских государствах нет такого преступления, которое не покровительствовалось бы церковью. Хочешь развестись с женой — церковь это устроит. Убивать хотя и нельзя, но если это убийство называется казнью или войною, то оно делается вполне законным. Кражи и все самые ужасные преступления допускаются в христианском обществе, как справедливое и законное дело.

10 ноября. Я получил от Софьи Андреевны записку с приглашением прийти вечером, так как хотел быть С. И. Танеев и принести свою симфонию. Я пошел вечером в Хамовники, и мы с Сергеем Ивановичем играли в четыре руки его симфонию. Сочинения Танеева никогда не производят на Л. Н. впечатления.

27 декабря. Вчера вечером я был у Толстых. Застал там Л.H., Илью Львовича и Андрея Львовича. Только что получилось известие о том, что Татьяна Львовна родила преждевременно мертвую девочку, а накануне узнали о смерти в Ясной Левочки, старшего, двух — трехлетнего сына Льва Львовича. Софья Андреевна уехала в Ясную. Настроение было грустное.

Л. Н. играл со мною в шахматы. Позже пришел Павел Сергеевич Усов, врач, который тоже сыграл с Л. Н. партию в шахматы. Завязался разговор. Л. Н. оживился. Принесли почту. От Черткова сразу три письма. В одном из них довольно много мелко исписанных листков какой‑то рукописи.

Л. Н. посмотрел и сказал:

— Должно быть, это какой‑нибудь дамы… Хорошо бы, тогда, наверное, можно не читать.