Евгений Носов - И уплывают пароходы, и остаются берега

По напевному и торжественному звучанию голоса и по тому, как белой молнией мелькала самодельная можжевеловая указка, Савоня сразу угадывает, что Михалыч уже распалился и будет теперь молотить, позабыв про время и самого себя. Который год слушает его Савоня и каждый раз

внимает с детским восхищением, наслаждаясь музыкой высоких и подчас не совсем понятных слов.

- Я прошу вдуматься в эту цифру - шесть веков! - призывает Михалыч и палочкой отбрасывает со лба растрепавшиеся волосы.- Можно прикоснуться к этим седым стенам руками, и вы ощутите естество тех сосен, которые шумели кронами над русской землей еще во времена татарского нашествия, а может, и того раньше, в славную пору Юрия Долгорукого, заложившего самую Москву. И тем не менее как свежи еще следы топора, как отчетливо прослеживается его искусная и вдохновенная работа, снимал ли он вот этот сучок,- Михалыч тычет в стену указкой,- еще и теперь пропитанный янтарной смолой, или рубил этот порог, этот алтарь, эту дивную луковку... Перед вами гениальное творение безвестных русских умельцев, и вам бы следовало снять шапки. Это не церковь,- если хотите, это стихи, это песня, товарищи! Потом были Иван Грозный и посрамление Орды под Казанью, был царь Борис и нашествие шляхты, великий бунт протопопа Аввакума и боярыни Морозовой, был бурный Петр, были Пугачев, Наполеон и прочее и прочее. Сколько потом еще было всего на нашей многострадальной Руси и тоже прошло... А порог этот и по сей день остался. Вот он! Должно быть, так же, как и теперь, у этого порога цвела белая кашка, курчавился бурьяном, гудел, сердился шмель, когда запутывался в травяных тенетах...

Савоня закрывает глаза и, слушая так, одобрительно кивает головой. Он любил, когда рассказывали про дерево, про топоры и постройки, а потому не удерживается и подсказывает:

- Ты, Михалыч, про крышу им порасскажь, про крышу. Ить не хитро на первый погляд, а поди, сработай так-то!

- Прошу не перебивать! - строго кашляет в кулак Михалыч, однако, сделав паузу, широко взмахивает к небу указкой: - Хочу обратить ваше внимание на завершение кровли. Здесь мы видим так называемый конек. Правда, внешне он нам не напоминает никакого изображения, он предельно прост Но в том-то и дело, что...

И опять запел Михалыч, и, довольный, зажмуривается Савоня, нежит себя рассказом о коньке. А рассказ-то всего о сосновом комле, положенном по самому гребешку кровельки, про то, как он, оказывается, воздушно-легок и невесом и так как-то хитроумно срезан на самом окончании, что кажется, будто хочет вспорхнуть и остроклювой птицей улететь в онежские дали.

"Верно, верно говорит",- сладко млеет Савоня и сам любуется и видит в нем диво-птицу.

От толпы отделяется светлоголовый паренек в голубой куртке, простеганной крупными клетками, опускается на траву рядом с Савойей.

- В ногах правды нету, верно б-батя? - говорит он с запинкой.

- Дак и посиди,- притишая голос, дружелюбно соглашается Савоня.Отсюдова тоже слыхать. Тут ежели все рассказывать - делов много!- Савоня, радуясь возможности поговорить, пододвигается к парню.- Вот, к примеру, откудова она есть, часовня эта... Она ведь допрежь не здеся стояла, не-е! Она стояла на Муромском острове. Вот где ее законное место. Это ежели тебе пояснить, как верст на шестьдесят отсюдова по воде. Конешно, разобрали ее всю, а то как же. Пометили бревна и раскидали. Целиком ее нежели довезешь? Не шутейное дело... Дак и опять же: кто таков Лазарь? Он-то в поспешности не сказал, Михалыч, а я тебе скажу...

- У нас в Калуге тоже всяких ц-церквей дополна,- перебивает парень, отмахивая со лба косой чуб, похожий на птичье крылышко.- Не бывал в К-калуге? Циолковский, между прочим, жил.

Кто таков этот самый Ци.., Савоня слыхом не слыхивал, не знал и про то, где находится Калуга, велик ли, мал ли городок, а потому виновато промешкивается, но вскоре опять возвращается к прерванной беседе и принимается рассказывать про Лазаря, какой это был непреклонный, с характером старец, как пришел он на Онегу-озеро из грецких земель и как соорудил себе среди ненасытных болот одинокую хижу и крест возле нее и как хотели сжечь его, Лазаря, некрещеные лопяне, дикие сыроядцы, но не смогли одолеть!

- Сто пять годов прожил! - восхищенно поверяет Савоня, слыхавший эту историю то ли от своей бабки, то ли от деда, а может, и еще от кого из старожилов, хранивших старые книги.- Во какой смоляной был, Лазарь-то!

- Не знаешь, пиво есть в р-ресторане? - спрашивает парень.

- В нашем-то? Должно быть, а то как же.