Петр Болотников - Последний круг

Вероятно, такое же происходило и с Зимны.

Я выиграл у него полтора метра. Это был самый тяжелый забег в моей жизни.

Два часа я ничего не слышал. Оглох. Вокруг была полная тишина, лишь в голове шумело. Слегка подташнивало. Состояние, как при желудочном отравлении.

Все-таки я поехал на банкет в гостиницу «Ленинградская». Там что-то ел, с кем-то разговаривал. С удивлением увидел, что Зимны танцует твист. Тогда твист был еще в новинку. А у меня заложило уши, как после долгого и тяжелого полета. Потом Зимны пел. Но пел он в последний раз.

И его сломал этот бег. Сгоряча плясал Зимны. Еще не понял, что все мечты и планы, которые у него были, остались на финише Московского ипподрома.

Но мне от этого было не легче. На следующий день я не смог даже закончить зарядку. Чувствовал, что задыхаюсь. Три дня помирал на легоньких утренних пробежках. На четвертый поехали мы с Владимиром Дмитриевичем Казанцевым в Баковку. Там был у меня в лесу отмеряй круг, который я обычно в начале сезона очень легко пробегал за час. Сказал Казанцеву, что чувствую себя неважно и пробегу за час десять. Вернулся весь в мыле через полтора часа. Ничего не болело, но во время бега чувствовал себя старым и немощным, задыхался.

Казанцев отвез меня в институт физкультуры. Первое же обследование обнаружило у меня перенапряжение сердечной мышцы. Выступать в соревнованиях нельзя, но легкий бег необходим для поддержки общего тонуса.

В те дни московские бегуны готовились в Рублевском лесу к Спартакиаде народов СССР. Я решил побегать с ними. На всякий случай на моих тренировках присутствовал врач сборной страны Григорий Петрович Воробьев. Он считал, что постепенно положение выправляется. Однако контрольную прикидку на 3 тысячи метров я провел неважно. Вместо 8.20 показал 8.53. Хотя бежал по отличной дорожке уютного и всегда пустынного стадиона на Мосфильмовской улице.

Пришлось сделать большой перерыв. Уехал я в Сибирь, в Ангарск к Алексею Даниловичу Кузьмину, тренеру Бориса Ефимова. Уехал подышать сосновым воздухом, побегать у Байкала.

Пока я тайгу мерил, прошла Спартакиада Москвы, которую выиграл Валя Самойлов. Мемориал Знаменских окончился неудачно — главные призы на всех трех дистанциях уехали за границу. Потом отлично выступили Юрий Тюрин и Леонид Иванов.

Тюрин выиграл «пятерку» на Спартакиаде народов СССР (13.48,6) и на матче СССР — США (13.50,0), а затем превосходно провел серию сентябрьских матчей. Сборная команда РСФСР в тот год отработала подряд три матча — в Москве, на стадионе «Динамо» с командами ГДР и Польши, потом в Париже против сборной Франции и в Волгограде против сборной Великобритании. Раз в неделю — матч. Это большая нагрузка, и не все могли выдержать. Тем более руководители сборной не позаботились о запасных, и большинству наших легкоатлетов пришлось выдержать все три трудных поединка, что оказалось нелегким делом, хотя бы из-за одних бесконечных переездов с места на место.

Юра победил в Москве, затем в течение двух недель подряд стартовал на двух дистанциях в Париже, причем оба раза был первым, одолев такого серьезного соперника, как Бернар. Эти два тяжелых старта его добили. В Волгограде Тюрин безнадежно проиграл англичанам. На «десятку» спешно заявили Леонида Иванова, хотя он житель Киргизии, а не РСФСР. Не очень это прилично. Но в России не нашлось в тот момент стайера, способного бороться с англичанами. Самойлов и Мущинкин заняли последние места на обеих дистанциях. Не спас и Иванов. Несмотря на его победу на «десятке», матч мы все равно проиграли. Бежал бы Коля Дутов или Виктор Казанцев — хоть пристойно выглядели бы. Совершив стратегическую ошибку (не надо было устраивать столь плотный график матчей, не имея резервов), руководители сборной РСФСР в панике пошли и на нарушение этических норм.

Заодно загоняли и Тюрина. Юра, правда, выступал еще не один год, но добиться прежних успехов так и не сумел. А по своим физическим данным, по складу характера и умению мыслить в ходе напряженной борьбы он обещал стать выдающимся стайером. Загубила Юру и бесконтрольная жадность, жаден он был до тренировок. Иван Тихонович Елфимов, его тренер, не сумел найти грань, переступать которую опасно. Помню, увидел я одну тренировку Тюрина и ахнул: он бежал 4 по 1500 в гору, да еще мешок с песком взвалил на себя, да еще в тяжеленных бутсах. «Юра, — говорю, — надорвешься. У тебя же маленький беговой стаж, километров мало. Сердце не выдержит и ноги тоже». Спешил он очень.