Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим)

— Что?! — Она была потрясена услышанным. — Что вы сказали?!

— Поэтам за стихи обычно платят гонорар, — уточнил я, после чего она долго молчала, а потом сказала удивленно и с осуждением:

— А вы, оказывается, мер-кан-тильный.

— А вы, — спросил я, — разве бесплатно работаете?

На что она мне ответила:

— Я работаю, а не стишки сочиняю.

И вышла.

Видно, ее разочарование было так сильно, что она больше ко мне ни с какими предложениями не обращалась, и я отправился на целину в качестве рядового студента.

Большинству студентов, ехавших на целину, телячьи вагоны были в новинку, а я в них наездился и в войну, и во время солдатчины. В нашем эшелоне только один вагон, головной, тот, что за паровозом, был пассажирский. В нем расположились начальники отрядов нескольких столичных институтов: авиационного, металлургического, автодорожного, литературного и нашего, областного педагогического.

Пассажирский вагон был ничем не украшен, а на наших телячьих, не отмытых от грязи и копоти, были натянуты кумачовые полотна с лозунгами вроде «Комсомольцы — беспокойные сердца» и «Даешь казахстанский миллиард!». Вагон моего исторического факультета был украшен цитатой из Маяковского: «Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими!».

Мы ехали крепить его, как нам сказали, на два месяца (на самом деле получилось три с лишним), но провожавшие студентов родители вели себя так, будто провожали своих еще не повзрослевших детей на фронт. Дети старались держаться мужественно, как и полагалось будущим фронтовикам. По радио специально для отъезжающих передавали концерт. Какой-то актер читал подходящие к случаю стихи Роберта Рождественского: «Вышли в жизнь романтики, / ум у книг занявшие, / кроме математики, / трудностей не знавшие…» Среди таких романтиков я был редким исключением.

Время от времени я перебегал из своего вагона к филологам — они мне были интереснее. Среди них оказались два начинающих литератора, один из которых, Олег Чухонцев, станет известным поэтом, а другой, Георгий Полонский, кинодраматургом, автором сценария фильма «Доживем до понедельника». Познакомился я и с другими будущими филологами.

Одно знакомство, происшедшее на станции Рузаевка, следует описать отдельно. Там у нас была долгая остановка с обедом, после которого мы с Чухонцевым, прогуливаясь по шпалам соседнего пути, встретили двух девушек, рыжую и блондинку, в байковых лыжных костюмах. Олег нас представил друг другу. О рыжей Нине (имя изменено) я был очень наслышан. Гордость института, круглая отличница, ленинская стипендиатка, автор научных работ, открывавших ей, бывшей уже на пятом курсе, прямую дорогу в аспирантуру. Второй была второкурсница Ирина Брауде, чье имя я слышал впервые. Но обе мою фамилию знали — читали стихи в «Народном учителе». Я сказал, что у меня есть кое-что получше, и прочел недавно сочиненное стихотворение, навеянное еще не остывшей памятью об армейской службе. Оно сыграло в моей судьбе заметную роль, поэтому приведу его целиком: «В сельском клубе разгорались танцы. / Требовал у входа сторож-дед / корешки бухгалтерских квитанций / с карандашной надписью «билет». / Не остыв от бешеной кадрили, / танцевали, утирая пот, / офицеры нашей эскадрильи / с девушками местными фокстрот. / В клубе поднимались клубы пыли, / оседая на сырой стене… / Иногда солдаты приходили / и стояли тихо в стороне. / На плечах погоны цвета неба, / но на приглашения солдат / отвечали девушки: «Нэ трэба. / Бачь який охочий до дивчат!» / Ночь, пройдя по всем окрестным селам, / припадала к потному окну. / Видевшая виды радиола / выла, как собака на луну. / После танцев лампочки гасились. / Девичьих ладоней не пожав, / рядовые молча торопились / на поверку, словно на пожар. / Шли с несостоявшихся свиданий, / зная, что воздастся им сполна, / что применит к ним за опозданье/ уставные нормы старшина. / Над селом притихшим ночь стояла… / Ничего не зная про устав, / целовали девушки устало / у плетней женатый комсостав»./

Девушки выслушали стихи снисходительно. Нина странно усмехнулась и промолчала, а Ирина оценила одним словом: «Ничего».

Эта встреча стала началом двух событий в моей жизни. Нина привлекла меня своей незаурядной ученостью, и мы с ней очень скоро вступили в странную связь, которую условно можно было назвать романом. А с Ириной завязались отношения платонические. Я был ею очарован и восхищен, но ни на что большее не рассчитывал и не мог себе представить, что она в конце концов станет моей женой, первым читателем всего, что будет мною написано, и высшей оценкой моих текстов на всю жизнь станет ее одобрительное «ничего».