Одри Салкелд - Лени Рифеншталь

Когда она явилась, народу в кафе было полно, но ее глаз мигом выхватил довольно скромного с виду коренастого мужчину с редеющей шевелюрой. Находившийся на середине своего четвертого десятка Фанк был всего только на пару лет старше Тренкера, но нашей героине он показался зрелым, умудренным мужем. Она мягко опустилась в пустое кресло напротив него, представилась и, как потом вспоминала, с места в карьер с колотящимся сердцем принялась рассказывать ему в своем неподражаемом стиле — на одном дыхании, — сколько красоты открыл ей доктор своей картиной, какою она показалась ей свежей и как невозможно отделаться от ее воздействия.

«Я все говорила и говорила, а д-р Фанк сидел в молчании, держа свою чашку».

Невозможно сейчас сказать, какое впечатление произвел на него кипучий энтузиазм Лени. Он едва ли проронил хоть слово в продолжении всего ее длительного монолога, спросил только, чем она зарабатывает на жизнь. Было ясно, что он мало интересуется театром, а о ней как о танцовщице и слыхом не слыхивал. Лени обещала прислать ему свои снимки и газетные вырезки.

И на том все кончилось. Она вышла из кафе на Курфюрстендам с чувством, будто ей подрезали крылья. То, ради чего она приходила, осталось нерешенным — она даже не успела поведать Фанку о своем неистребимом желании играть в его следующей постановке. Словно некая гигантская рука дотянулась до нее, стоявшей у райских врат, и швырнула обратно на грешную землю, ставшую такой тусклой и пустой… Да и вообще, была ли у нее эта встреча с д-ром Фанком? Он не вымолвил ей ни слова утешения — и все же, все же…

Все же в ней поселилось чувство, что ею предпринят решительный шаг, что она дала шанс своей судьбе. «И вдруг неожиданно словно вулкан взорвался в моей груди: я почувствовала прилив решительности, давший мне веру в надежное будущее. Эта мысль переполнила мое сердце».

В одном она могла быть твердо уверена: если чему суждено было случиться, она должна быть к этому готова. Нужно было как-то унять кинжальную боль в тыльной стороне колена. Дотоле она месяц колебалась, ложиться ли на операцию, — теперь же ею овладело безумное нетерпение. Войдя в первую же телефонную будку, она позвонила хирургу. И снова мы убеждаемся в степени охватившей ее решимости: «слезами и мольбами» она уломала врача сделать ей рентген в тот же вечер, и, когда снимки выявили хрящевую опухоль размером с грецкий орех, она снова ударилась в слезы и вытянула у доктора обещание прооперировать ее на следующее же утро.

«Придется как минимум десять недель провести в гипсе, — предупредил врач, — и все равно гарантировать благоприятный исход не могу». Что убеждать Лени Рифеншталь! Для нее это был единственный путь к новой жизни, на которую она нацелила свое сердце. Не сообщив ни родителям, ни друзьям, на что она идет, она опустила в ящик письмо со своими газетными вырезками в адрес д-ра Фанка — и в ту же ночь легла в клинику. В восемь утра она была уже под наркозом. Впоследствии она любила рассказывать, что, когда она погружалась в бессознательное состояние, пред нею встала гора судьбы Джулия, пронзавшая светящиеся облака…

По-видимому, Арнольд Фанк был из порода игроков в покер. Если Рифеншталь ни о чем не могла догадаться по выражению его лица, то это вовсе не значит, что он остался нечувствительным к ее чарам. Напротив, трепетное юное существо, которое явилось к нему как гром среди ясного неба, повергло его в полное замешательство. Каким бы скромным и молчаливым он ни был с виду, он, подобно Тренкеру и самой Лени Рифеншталь, жил своими страстями, а страсти его были страстями фанатика. Одинокое болезненное детство увело его в мечтания и книги, побудив его составить собственное суждение о том, чего можно добиться от жизни. Он не признавал ни полумер, ни возможности поражения.

Фанк родился в местечке Франкенталь близ Маннгейма в долине Рейна. Там он и провел почти все детство — с двух до девяти лет, прикованный к постели хронической астмой. И всякий раз, когда ему становилось чуть лучше, ему приходилось заново учиться ходить. Отчаявшиеся родители повезли его в Давос — и, представьте, горный воздух сотворил чудо! За четыре года, проведенных на этом альпийском курорте, он не болел и дня. Более того — из мальчика, который и порог-то своего дома едва ли когда-нибудь переступал, он превратился в отрока, который жадно впитывал в себя мир природы. Горы стали для него всем. На занятиях в школе единственным предметом, привлекавшим его внимание, было природоведение; кроме того, в нем зародилась страсть к фотографии, которая ничуть не увяла к тому времени, когда он стал читать лекции по геологии в Цюрихском университете — кстати, заметим, это было как раз в ту пору, когда в этом городе жил Ленин.