С. Пророкова - Левитан

Резкие, бичующие слова, сказанные великим тружеником, который понимал, какое огромное самобытное дарование его брат расплескивает по кабакам.

Николай опускался все ниже и ниже, пьянствовал даже в Бабкине.

Левитан негодовал. Еще одна трагедия, глубоко потрясшая душу художника.

Саврасов, Каменев… Они, правда, успели создать так много, что заняли свое место в русском искусстве. Но их кисти тоже слишком рано умолкли. Теперь Николай… По силе дарования он мог бы встать вровень с братом. Но призывы к благоразумию уже не вызывали на лице его краски стыда. Какое это проклятие!..

Чехов порой применял насильственные меры, он писал о Николае Лейкину: «Я заберу его с собой на дачу, сниму там с него сапоги и на ключ… Авось будет работать!..»

Проходило несколько дней. Николай тайком покидал Бабкино, чтобы вернуться к своим московским развлечениям.

Есть замечательная фотография. Антон Чехов, совсем еще молодой, с длинными, зачесанными назад волосами, стоит в комнате, опершись на пианино. Рядом за столом — столь же юный его брат-художник. Он что-то рисует. Вокруг много больших папок с рисунками.

Николай в очках. Уже в ранней молодости зрение его давало осечку. Что может быть опаснее для художника! Наконец зрение вовсе не выдержало и сдало. Пришлось оставить Училище. А с этим Николай терял отсрочку по военной службе и перешел на полулегальную жизнь, скитался.

Угроза встала перед ним реальная, страшная. Были времена, когда художник переставал различать цвет, тональные соотношения красок.

Надвигалась трагедия. Избранный путь, будущее — все зашаталось. Николай не был человеком стойким. И грозящее бедствие окончательно сломило его волю.

Савва Мамонтов создавал частную оперу и хотел, чтобы в оформлении спектакля отказались от былой рутины, чтобы вместе с русской музыкой на сцену пришли живые, талантливо исполненные декорации.

В театр пригласили и Левитана. Для него это была новая область — ни навыков, ни привычных приемов.

Первой ставили «Русалку» Даргомыжского. Ею 9 января 1885 года открылся сезон частной оперы.

Пейзажные декорации писал Левитан. Он же по эскизу В. Васнецова исполнил сцену подводного царства.

Как вспоминает Н. В. Поленова, жена художника, декораторы «бросили принятый дотоле способ вырезных деревьев с подробно выписанными листьями, а просто писали талантливые картины».

Когда открылся занавес, в зрительном зале раздались аплодисменты. Они адресовались к авторам оформления. Для оперного театра — это первый случай.

Работа над декорациями принесла Левитану большую пользу. Он постепенно отрешался от своей ученической любви к деталям, тренируя глаз и кисть на более обобщенном изображении сюжетов. Писать декорации надо было широко, размашисто, следя за тем общим впечатлением, какое они производили бы на большом расстоянии.

И кисть становилась более смелой, уверенной, свободной.

Писали обычно группами весело. Время летело незаметно. Мастерскую устроили в доме на 1-й Мещанской улице.

Это было большое, нелепо раскрашенное помещение. В центре — русская печь. На ней отдыхали, грелись, завтракали. С нее, как с вышки, смотрели на растянутые по полу декорации.

Художник В. Симов вспоминал об этой дружной работе:

«Вечер. Уже десять часов. Исаак Ильич Левитан, Николай Павлович Чехов и я — счастливые обитатели этой печи. Константин Коровин тоже писал здесь, но у него с Левитаном было художественное соревнование, поэтому он работал отдельно. Ноги гудят от усталости. Надо передохнуть, чтобы с новой энергией писать всю ночь, так как назавтра генеральная репетиция.

Маляр Москвичев, успевший хлебнуть лишнее, тоже покоится в холстах, у подножия этой печи.

Тишина… Вот хлопнула входная дверь с ее скрипучим припевом. Кто бы мог зайти в такой поздний час?.. Знакомые шаги, знакомое приветствие, хорошо знакомая фигура с милым, улыбающимся лицом.

Сразу повысилось настроение, мы рады дорогому гостю. Вошедший раздевается, мы глядим сверху на стройный силуэт в скромной серой пиджачной паре и дружелюбно приглашаем:

— Лезьте, лезьте, Антон Павлович, к нам на печь! Здесь тепло, уютно, да чай с колбасой еще вдобавок».

Чехов по стремянке поднимался наверх, глядел на декорации, высказывал свои замечания «не живописца-профессионала, а просто художника по натуре».

Потом начинались веселые рассказы, выдумки, сочиненные на ходу, талантливо переданные, доводившие слушателей до хрипоты от смеха, «а Левитан (наиболее экспансивный) катался на животе и дрыгал ногами».