Я позвонил в наградной отдел Министерства обороны, и мне продиктовали то, что было написано на карточке:
«Старчак Иван Георгиевич. Родился в 1905 году. Уроженец Полтавской области, Кременчугский район, село Александрова. Украинец. В армии с 1920 года. Член партии с 1928 года. В 1946 году проходил службу в воинской части номер…»
— Постойте, постойте! — закричал я в трубку. — Повторите, пожалуйста, последнюю фразу.
Учетчица прочитала еще раз, медленно, почти по слогам:
«В 1946 году проходил службу в воинской части номер,»
— Адрес части указан? — вновь перебил я учетчицу.
— Указан. Московская область. Почтовый ящик номер…
— Большое спасибо!
— А награды списывать не будете? У него ордена Ленина, Красного Знамени…
— Это в другой раз.
Конечно, ошибка. Погибшие не возвращаются… Скорее всего это однофамилец.
Я послал телеграмму «молнию», но, не веря, что капитан жив, не указал его имени и отчества, написал просто: Старчаку.
В телеграмме было всего несколько слов: старый сослуживец Старчака просит позвонить по телефону.
Стоит ли говорить о том, с каким нетерпением ждал я ответа. Каждый телефонный звонок приводил меня в волнение.
Шел день за днем, но звонок так и не раздался. Я уехал в командировку в Заполярье; меня и радовала эта поездка, и огорчала: вдруг позвонят, а я в отъезде?
Через месяц я вернулся и нашел у себя на столе записку: «Просил позвонить полковник Старчак, Телефон такой-то…»
Тотчас же я набрал нужный номер и услышал негромкий, спокойный голос:
— Полковник Старчак слушает.
Довольно сбивчиво я объяснил полковнику, в чем дело, и спросил, когда и где могу с ним встретиться, если только он тот самый капитан Старчак, который…
— Наверно, тот самый… Приезжайте завтра в двенадцать часов.
3
Когда я ехал в электропоезде из Москвы до пригородной станции, где живет Старчак, меня всю дорогу не оставляла мысль: узнаю ли его? Ведь прошло почти два десятилетия… И самое главное: тот ли это человек?
В комендатуре военного городка пропуск выписали быстро, и, выйдя на крыльцо, дежурный показал дорогу:
— Вон, видите стадион? Дойдете до него, а там спросите.
Снег поскрипывал под ногами, красное солнце отражалось в синем зеркале катка, еще не исцарапанного сталью коньков.
Несколько ребятишек, закончив заливку катка, накручивали на барабан брезентовый рукав. Мужчина средних лет, в коричневом лыжном костюме стоял, опершись на палку, и показывал, как и что надо сделать, чтобы в рукаве не осталось воды.
Все были настолько увлечены, что я постеснялся спросить дорогу и пошел наугад.
Тропинка привела к светло-серому невысокому дому.
Дверь открыла женщина с густыми черными бровями.
— Мне Ивана Георгиевича, — сказал я.
— А разве вы не видели его на стадионе? Мимо ведь шли…
Вот, оказывается, и не узнал я Старчака. А может быть, это действительно не тот человек?
Ждать пришлось недолго. Через несколько минут в комнату вошел, грузно опираясь на палку, мужчина в лыжном костюме, которого я уже видел на стадионе. Он крепко пожал мне руку и, вглядевшись, сказал:
— А ведь я вас помню. Вы — корреспондент, который заставлял меня автобиографию писать.
— А вы — тот капитан, который так ее и не написал? — Нет, написал, только вы за ней не явились.
Во все глаза смотрел я на Старчака. Так пристально смотрел, что ему, пожалуй, было неловко.
— Почему вы так глядите? — спросил он наконец.
Я сказал Старчаку, что все в первом бомбардировочном полку считали его погибшим.
— В подобном случае, — улыбнулся Старчак, — один старый писатель сказал: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены…»
Он постарался тут же перевести разговор на другое.
Спрашивал, что я делал все эти годы, давно ли окончил армейскую службу, где учился, где работаю.
— По журналистскому правилу больше слушать других, чем рассказывать о себе, я отвечал как можно короче и в свою очередь начал расспросы:
— Почему о вас ничего не было слышно с зимы сорок второго года?
— Сохранились ли у вас записи, снимки, вырезки из газет и другие документы той поры?
— Известна ли дальнейшая судьба бойцов и командиров вашего парашютного отряда? И, наконец:
— Как вы остались живы, если вас увезли мертвым?
Старчак ответил по порядку. Он сказал, что до поздней осени сорок второго года пробыл в госпитале, а потом опять летал во вражеские тылы, но знать об этом никому из непосвященных не следовало.
Читать дальше