И эти полицейские исчезли бесследно. Гестаповцы поняли, что тут дело поставлено куда серьезнее, чем они предполагали.
Чем закончилась попытка гестапо проникнуть в ополченскую деревню, следует рассказать.
Зимняя ночь в Московской Горе. Сквозь перистые, малоподвижные облака просвечивает полный диск луны. По улице, занесенной глубоким снегом, ходит патруль. У хаты Ермаковича на посту — Саша Шлыков. Уже третий час утра, но в хате все еще продолжается совещание коммунистов.
Ермакович, подводя итоги, сказал:
— В этой вот избе нашли себе могилу четыре агента гестапо. Всей деревней прятали их трупы, заметали следы. Но пока бог миловал… Враг еще не дознался…
В это время к часовому подошли три человека в сопровождении патруля.
— Это бойцы нашей ополченской группы, — оказал патрульный, приведший колхозников к хате Ермаковича. — Добиваются пройти к нашему командиру.
— В хату пропустить не могу, не велено, — ответил Шлыков.
— Ну, тогда вызовите его к нам, — попросил ополченец в заячьем треухе.
— Тоже не могу. Подождите… Сейчас кончится совещание, и он к вам выйдет.
— Одним словом, довоевались… Теперь всей деревне крышка. Ни старым, ни малым пощады не будет… Он тут нам и колодца не оставит, все спалит, — вздохнул второй, тщедушный ополченец с козлиной бороденкой.
Ополченец в треухе покосился на него и укоризненно сказал:
— Да ты хоть бы при людях-то не каркал… Слышали мы это от тебя еще, когда мост рушить ходили.
Скрипнула дверь, и на крыльце появился Ермакович, провожавший участников совещания. Он глянул на пришедших, насторожился:
— Вы что здесь?..
Ополченец в треухе сделал шаг вперед и по-военному доложил:
— Товарищ командир! В гестапо дознались, что их агенты побиты в нашей деревне…
— Что ты говоришь!.. Как? Через кого?
— Завтра или послезавтра прибудет отряд карателей. Вот и записка от Лукаша, — подал он Ермаковичу бумажку.
— Надо просить оружие и людей у Бати, чтобы бой дать, — сказал человек в дубленке.
А стоявший с ним рядом обладатель козлиной бородки проканючил:
— Товарищ командир, прошу разрешить выехать в Сосновку денька на три, к дохтуру нужно… Колики вот здесь, под грудью появились. Да и жена расхворалась, не поднимается.
— Ну, у этого опять закололо, — усмехнулся ополченец в треухе.
Ермакович поглядел на всех троих и строго сказал;
— Только не паниковать!.. Идите по хатам и никто никуда… Ожидать приказа, Да дежурство нести неослабно.
— Что же это такое, хреста на вас нету… Смотрите, люди добрые… Не умирать же человеку на ногах стоючи, — забормотал тщедушный ополченец, стараясь вызвать сочувствие у часового.
Тогда ополченец в треухе взял мужичонку за рукав и повел его по дороге, подталкивая:
— Ну, иди же ты, иди, коли приказ имеешь…
— Все нутро вымотал, — сказал человек в дубленке, обращаясь к Ермаковичу. — И какой толк возиться с ним, если он стоя умирать боится. Дали бы приказ, я бы его лежа успокоил.
Я стоял неподалеку, в стороне, и думал о том, что предпринять для опасения деревни. Войдя в хату, я взял у Ермаковича бумагу. Записку писал наш человек из полиции. В ней сообщалось:
«Вчера в полиции района узнали, что агенты гестапо исчезли в вашей деревне. Сообщил тайный полицейский Коржик, из Сосновки, к которому два последних гестаповца заходили, когда направлялись к вам. Завтра ожидают майора гестапо из области. Карательный отряд может быть послезавтра…»
— Это Степан доносит? — опросил Дубов.
— Он, — ответил Ермакович.
— Положение серьезное…
— По-моему, — сказал командир ополченцев, — нужно разрешить людям разъехаться по деревням. Гитлеровцы, ясно, деревню и так и этак опалят. Зато народ хоть уцелеет и с наступлением тепла в лес выйдет…
— А мне кажется, — сказал Дубов, — нужно взять за жабры Коржика и заставить его опровергнуть сделанное им донесение. Он нас боится, знает, что мы не немцы — везде найдем. И если его поприжать, то он выдаст нам подписку и все предпримет, чтобы спасти свою шкуру. А трупы можно перепрятать у него в огороде, кому-нибудь из своих поручить их обнаружить и сообщить в гестапо.
У меня не было уверенности, что Коржику поверят и не начнут расправы. А для выполнения всего плана нужно было два-три дня, которых у нас не было.
— Я предлагаю Тимофею Ермаковичу немедленно отправить в наш семейный лагерь жену и дочку, а самому «сбежать» к нам на центральную базу. Командиром же группы вместо Ермаковича оставить Алексея Фомича Березкина, — высказал я свое решение.
Читать дальше