Григорий Линьков - Война в тылу врага

Так дед Пахом доказал, что наш советский патриот способен бить фашистских оккупантов даже дробовиком. Пахома Митрича прозвали снайпером и никогда больше не предлагали ему сменить свою «стрельбу» на другое оружие.

Самым молодым в группе «отцов» был командир этого подразделения, сержант Харитонов. Ему было тридцать лет. В подразделении насчитывалось восемнадцать человек, три подрывных пятерки и, как говорили, три человека на расход. Одну пятерку возглавлял Рыжик, другую — сибиряк Ермил Боровиков, «волосатый», как его звали за пренебрежение к бритве, третью — дед Пахом.

В отличие от других, эти группы вели общий счет сброшенных под откос гитлеровских эшелонов и захваченных трофеев. Подразделение использовалось на охране штаба и в целом составе никогда на боевые операции не отпускалось, но взаимная дружба и сплоченность среди стариков была изумительно крепкой.

Через два дня после взрыва моста наш начпрод отправился в деревню Веленщина, собрал там несколько буханок хлеба и организовал выпечку на следующий день. Об этом узнал старший полицейский Булай, проживавший в соседнем поселке Острова, и вызвал карателей из Лепеля. В деревню прибыли шестьдесят четыре до зубов вооруженных гестаповца, и наш парень едва успел унести ноги.

Я решил не допускать эсэсовцев до базы, а окружить деревню и дать карателям бой на дорогах. Отряд был разделен на три группы, которые и должны были занять три дороги, ведущие из Веленщины. С первой группой в двадцать два человека, вооруженной тремя пулеметами, выступил я сам.

Чуть брезжил рассвет, когда мы вышли на дорогу Веленщина — Годивля и заняли удобную позицию в густом мелком ельнике, клином выступавшем из непролазного болотистого леса к самой дороге. До восхода солнца оставалось минут пятьдесят. Я отдал команду. Дружно заработали лопаты, и, когда солнце отделилось от горизонта, мы уже лежали в тщательно отрытых и хорошо замаскированных окопах с пулеметами в центре и на флангах. Мой старый товарищ по лесным скитаниям, ленивый конь, прозванный бойцами «Немцем», стоял тут же на опушке, привязанный к дереву и укрытый частым кустарником.

Было звонкое, морозное утро. Каждый звук разносился далеко в пространстве, и мы ясно различали даже отдельные слова немцев, гомонивших в деревне. Возбужденные дружной работой и ожиданием, наши бойцы шопотом переговаривались в окопах.

Однако время шло, а гитлеровцы на дороге не показывались; даже шум их голосов стал утихать. Мои люди начали мерзнуть и группками отползать в кусты — там они грелись, барахтаясь и толкая друг друга. Я Тоже начал сомневаться в успехе нашего предприятия. «Почему, — думал я, — каратели должны поехать обязательно по этой дороге, а не по какой-либо другой? Да и вообще, есть ли им надобность выезжать из деревни?»

— Товарищ командир, — словно угадывая мои мысли, прошептал в это время у меня за спиной Перевышко, — разрешите нам с Кривошеиным пойти и вызвать сюда карателей.

— А как вы это сделаете?

— А очень просто. Мы подойдем к концу деревни так, чтобы они нас заметили. Каратели безусловно пошлют за нами погоню, а мы станем удирать от них по этой дороге и наведем их прямо на засаду.

— Хорошо, — согласился я, — только смотрите, поаккуратнее… А то они с вами расправятся, прежде чем вы сюда успеете добежать.

— Ничего, товарищ командир, все будет сделано, как полагается…

До конца деревни Велонщина от засады было меньше километра. На горке виднелись крайние хаты. От них было не более ста метров до опушки леса, вдоль которой проходила дорога. Перевышко и Кривошеии сняли с плеч автоматы, чтобы легче было убегать от преследователей, и направились в деревню. Все мы, притаившись в окопах, с напряженным вниманием наблюдали за смельчаками.

Вот они, пригнувшись вдоль изгороди, подобрались к крайней хате и, постояв немного, скрылись в ней. Я стал нервничать. К чему эта затея? Она могла кончиться захватом наших людей противником. Я вспомнил, что мне говорили о Перевышко: исключительно смел, но мало дисциплинирован. Мысленно я еще и еще раз оценивал значение дисциплины. Ее нужно было поднимать всеми средствами, не останавливаясь ни перед чем.

Вдруг что-то зачернело возле деревни, и на дороге показались фашистские велосипедисты. Они отъехали около двухсот метров от деревни, когда из крайней хаты выскочили Перевышко с Кривошеиным и бросились во всю мочь вслед за ними. Сбившись в группу, по два-три человека в ряд, велосипедисты представляли собой прекрасную мишень. Бойцы замерли в окопах. Мне хотелось проверить их выдержку, и я приказал не стрелять без моего сигнала. Стоя на колене, я наблюдал из-за бруствера сквозь ветви кустов приближение не подозревавшего об опасности врага. Лишь бы не оглянулись случайно назад и не заметили бегущих позади… Тогда все пропало. План будет сорван.