Григорий Линьков - Война в тылу врага

На следующий день ко мне вызвали подозрительного начальника разведки. Я решил с этим поговорить более откровенно и предложить ему искупить свою вину боевыми делами. Мне в тот момент было хорошо известно, что многие «сбежавшие» из плена выдали там подписки работать по заданию гестапо. И хотя подавляющее большинство из них в этом не признавалось, я знал, что они могут воевать с оккупантами.

«Все же, — думал я, — русский он человек. Может быть, нащупаю еще сохранившееся в нем наше, советское. Пусть даст обещание и покажет на деле, что он способен бороться». Но все в этом человеке оказалось чужим. В вежливой форме я предложил ему отойти со мной в сторону — побеседовать. Мы до этого не знали друг друга и только теперь познакомились. Казалось бы, для него должно было быть достаточно того, что меня прислала Москва, тем не менее его поведение было крайне подозрительным. Отходя за мной, он, поднимаясь, еле заметным движением руки расстегнул кобуру револьвера. Я не подал виду, что заметил его жест.

Отойдя шагов на сорок, я сел на спиленное дерево и указал против себя место «начальнику разведки». Он нехотя сел. Я попытался вызвать его на душевный разговор, но он не проявил к этому ни малейшего желания. Его правая рука все время была готова взяться за револьвер.

Разговор явно не клеился, и я предложил своему собеседнику пойти передохнуть с дороги, а беседу отложить на завтра. Но и это не произвело на него никакого впечатления.

Мы вернулись. Гость ушел в землянку к своим знакомым. Ко мне подошел Урбанович.

— Что вы делаете, Григорий Матвеевич?! — сказал он взволнованно. — Разве вы не заметили, как вел себя этот тип? Мы со Шлыковым тут все глаза проглядели и были наготове, думали, неровен час…

— Да, тип, — повторил я, думая о начальнике разведки отряда «Советская Беларусь». — Придется, пожалуй, и этого убирать.

— Мы его сами давно бы убрали, — оживленно заговорил Урбанович, — да вот капитана Бокова никак уговорить не можем. Они вместе, видите ли, в плену у гитлеровцев были, вместе же и бежали, ну, командир и стоит за него горой. Боков-то у нас на хорошем счету. Хотя и пьет без меры, но воюет здорово и себя не жалеет. А ведь этот — не поймешь, что и за человек: как дело до боя, так он и в кусты. Ну, вот попробуйте доказать все это Владимиру Николаевичу. И слушать не желает. «Я, говорит, и за себя и за него буду драться, а его не троньте, пусть ведет себя, как знает…»

Я вспомнил, что Алексейчик мне рассказывал о каком-то адъютанте начальника разведки, оказавшемся гитлеровским шпионом, и спросил Урбановича:

— А когда адъютанта расстреливали, — кто отдал приказ? Не Боков?

— Он, — подтвердил Урбанович, — точнее сказать, он сам застрелил адъютанта, своего дружка. Тут, видите, как дело вышло. Когда мы собирались допросить шпиона по-настоящему, подходит Боков и говорит: «Чего тут со всякой сволочью возиться!» И пристрелил его у всех на глазах. Я и теперь не понимаю: сделал это Владимир Николаевич спьяну или сознательно… А этот негодяй другого адъютанта себе подобрал. Видели — косоглазый такой, все ходит за ним. Сбежал он в отряд «Советская Беларусь» из полиции. Мы с Жижко знали об этом и предлагали проверить бывшего полицая на боевом задании. А этот, говорят, заявил Бокову, что проверит сам новичка на задании по разведке, и вот месяца не прошло, а он его уже своим адъютантом назначил. Ну вот, что хотите, то и делайте с этими Людьми, а Доказать капитану Бокову, что они предатели, невозможно.

Что делать, как быть? К концу дня я получил донесение от нашего человека, работавшего переводчиком в Слониме. Наряду с другими данными он сообщал о засылке агентуры гестапо к партизанам. Среди других оказался и сбежавший к нам полицейский, ставший адъютантом начальника разведки.

Мне стало все ясно, и я, не колеблясь, в тот же вечер отдал приказ Шлыкову и десантнику Калугину расстрелять начальника разведки отряда «Советская Беларусь» вместе с его косоглазым «адъютантом».

Мы быстро освободились от троих явных предателей, но этого было далеко не достаточно. Надо было подтягивать дисциплину в отрядах и поднимать их боевую активность. Наиболее боеспособный состав людей оказался только в отряде имени Кирова, где был командиром Щенков. В этот отряд я назначил командиром лейтенанта Аркадия Краснова. Сибиряк, отчаянный вояка, попав в окружение, он умудрился всю первую зиму пробыть в лесу сначала совершенно один, а потом вместе с товарищем, но в плен не попал и в приписники пойти не согласился.