Григорий Линьков - Война в тылу врага

Мои спутники, Александр Шлыков и Лаврен Бриль, успевшие уже навестить всех своих родных и многих знакомых, начали помогать мне в подготовке к новому вылету, выписывать и получать со складов все необходимое. Приходилось очень торопиться. Ночи становились все короче, и мы рисковали застрять в Москве до августа. Я нетерпеливо считал дни и часы, а вылет все оттягивался из-за непогоды.

21 мая, наконец, нас вызвали на аэродром.

Какая огромная разница между первым моим полетом в фашистский тыл и этим! Теперь вся обстановка подмосковного аэродрома создавала уверенность в успехе. В воздухе, на бетонированных дорожках и на зеленом поле аэродрома было множество машин — от маленьких, юрких истребителей и до тяжелых многомоторных бомбовозов и крупных транспортных кораблей. Вся эта двигавшаяся в разных направлениях масса самолетов подчинялась железной дисциплине и строжайшему распорядку. И все же мысль, сумеет ли летчик вывести самолет к цели, меня по старой памяти тревожила.

Слишком короткая, почти светлая майская ночь делала наш вылет весьма ответственным. На обратном пути наш самолет должен был приземлиться на партизанском аэродроме где-то вблизи Сарн и там дожидаться следующей ночи. Однако на случай невозможности посадки был взят почти двойной запас бензина и до минимума сокращена полезная нагрузка. Наш «ЛИ-2», поднимавший свыше тридцати человек, взял всего четверых и один грузовой мешок. Самолет взлетел с таким расчетом, чтобы с наступлением сумерек пересечь линию фронта.

Было еще светло. Под нами проплывала территория, где побывал враг, и печальная земля открывала свои раны: спаленные, разрушенные деревни, провалы окопов и траншей. Вид искалеченной земли злобой и ненавистью переполнял сердце.

Мы проходили над линией фронта в прозрачных сумерках. Луч вражеского прожектора лизнул правую плоскость самолета. Летчик сделал горку, и пучки лучей пересеклись где-то над нами. Как лезвия гигантских мечей, они рассекали небо в различных направлениях, то в непосредственной близости от машины, то вдали от нее. Из нескольких точек заговорили зенитные пулеметы, но они стреляли, очевидно, по звуку моторов, и вскоре светящиеся струи трассирующих пуль погасли где-то за нами. Самолет шел теперь над территорией, занятой противником. По зигзагообразным путям, проложенным вдоль линии окопов, бегали маленькие черные коробки автомашин с тонкими усиками лучей, пробивавшихся из заэкранированных фар. Через каждые сто, сто пятьдесят метров машины приостанавливались. Очевидно, они развозили по окопам продукты питания и боеприпасы. Их было отлично видно с самолета, и я подумал: «Спустить бы на них тысячу фугасок!» Наш стрелок-радист товарищ Агеев легко вращал над нами свое ловкое, плотно сбитое тело. Он со своим единственным крупнокалиберным пулеметом зорко стерег воздух. Еще на аэродроме я заметил на фюзеляже нашего самолета звездочку, означавшую, что наш мирный транспортный корабль сбил вражеский самолет.

Темнота майской ночи наступает очень медленно, особенно на подмосковных широтах, но мы удалялись на юго-запад, и ночь словно отступала перед нами. Наконец все-таки стемнело. Начиналась болтанка. Справа позади остался Гомель. Мои бойцы и радист спали на запасных бензобаках. Мысленно я представил себе огромную площадь Пинских болот, над которой мы пролетали, и мне мучительно захотелось увидеть с высоты самолета озеро Червонное — так, как хочется увидеть родные места после долгой разлуки. Но туман застлал землю, и лишь изредка прорывались сквозь мутную его пелену темные массивы елового леса, проплывавшего в двух сотнях метров под плоскостями. Стянутый лямками парашюта, я перегибался к окну, напряженно вглядываясь в густеющий сумрак. От напряжения у меня мелькало в глазах, кружилась и разбаливалась голова. Внезапно мне стало так нехорошо, что я лишь огромным усилием воли сохранил сознание.

Пилот сказал: «До цели осталось пятнадцать минут». Надо было найти силы, чтобы встать, подготовиться, подойти к двери и прыгнуть. Я сидел прямо по ходу самолета с закрытыми глазами, не будучи в состоянии вымолвить слово.

Раздалось ожидаемое: «Цель!» С трудом я поднялся на ноги и пошел к двери, держась за обшивку фюзеляжа. На мгновение перед глазами на вздыбившейся земле мелькнули костры, но рассмотреть, какая фигура ими была обозначена, я не был в состоянии. Ко мне жался Лаврен, он ни разу еще не прыгал с парашютом и теперь, видимо, боялся. Я молча отстранил его рукой.