Григорий Линьков - Война в тылу врага

Один из двух мужчин-хозяев, Андрей Кулундук, взялся проводить меня. Мне понравились его открытое лицо и внимательный взгляд. Мы с ним пошли потихоньку лесом, минут через двадцать я предложил ему присесть покурить. Опустившись на корточки и истово раскуривая цыгарку, он мне рассказал о Березинском охотничьем заповеднике, в котором мы находились, о самом себе и своем товарище — сторожах заповедника. Сообщил, что гитлеровцы уже два раза вызывали его в волость — выспрашивали о партизанах.

— Вы не опасайтесь, я вас не подведу, — сказал при этом Андрей, посмотрев мне прямо в глаза, и я подумал: «Наш человек». — А вот в разговоре вам надо бы и поосторожнее быть, — сказал он тихо, словно стесняясь делать мне такое замечание.

Я и сам чувствовал себя неловко за вчерашнее свое состояние, но объяснять причины не хотел, а сказал только, что это был случай исключительный и больше он не повторится.

— Мне уж теперь и самому ясно. Вижу, что вы за человек, — признался Андрей и совсем смутился. — Мы ведь сразу-то не сообразили, а потом все поняли.

Жизнь научила меня ценить людей не по внешности и не по положению, а по искренности и прямоте. Я смело спросил Андрея, не видал ли он в этих местах людей вроде меня.

— Нет, — ответил он. — А коли появятся — меня не минуют.

Только потом я убедился, что в том лесу по утрам слышен человеческий голос на километры. Звук топора, дым костра, даже запах нельзя было укрыть от лесников. Мы распрощались, и я направился к условленным пунктам сбора. Теперь мне было ясно, что мои люди раньше меня не могли сюда попасть потому, что остальные машины летели позади флагманского самолета. А когда началась выброска, то на обратный путь оставалось темного времени всего лишь два часа.

Я шел лесом.

Места кругом были поистине прекрасные. Высокие, не в обхват сосны уходили верхушками в бездонное небо. Под ними стелились мягкие мхи. Как любил я прежде бродить среди дикой природы! Теперь одиночество давило меня многопудовым грузом, День выдался солнечный и на редкость тихий. На песчаных тропах отчетливо виднелись отпечатки лап лесных птиц и зверей. И ни малейших признаков человека! Все же я вынул манок и дал условленный сигнал, но только шорох крыльев встревоженных птиц да эхо были мне безрадостным ответом.

Вышел на заброшенный хутор. Постройки зияли пустыми проемами окон. Здесь можно было устроить зимовку для отряда, но я отогнал эти праздные мысли: ведь людей со мною не было, и найду ли я их? — об этом можно было только гадать. Подал сигнал свистком рябчика Мне ответили из кустарника двумя свистками, Измученный бесплодными поисками, я не поверил себе. Подумал, что это обман слуха. Дал еще свисток, мне ответили три, Сомнений больше не было: здесь мои люди! Не задумываясь, я бросился в кустарник, Там не оказалось никого. Я повторил сигнал. Позади меня раздались два свистка. Бросился назад, но и там никого не было Теряя голову, свистнул еще и услышал в ответ три свистка с соседнего дерева. Поднял глаза: на суку сидела маленькая серая птичка величиной с воробья и, скосив голову, как бы прислушиваясь, смотрела на меня черными бусинками глаз. От горечи обиды у меня захолодело сердце. Я зашел в густой ельничек и прилег. Хотелось поразмыслить, что делать дальше. «Может быть, мне остаться здесь и ждать? По ночам разводить костры — давать сигналы нашим самолетам. В Москве ведь знают эту точку сбора. Может быть, прилетят… А если нет? И буду здесь сидеть один в бездействии…»— пронеслось у меня в голове. Я поднялся и зашагал на восток лесом, поближе к местам выброски…

Так я бродил по лесам и болотам — обросший, грязный, мокрый и голодный, И который уж день — счет потерял… Спал в стогах, зарывшись в сено, или, вспугнув зайца, устраивался на его лежке, зная из практики, что заяц выбирает себе место там, где человек бывает очень редко. Далеко обходил деревни, занятые гитлеровцами. Но однажды не было сил кружить, и я прошел при свете первых лучей солнца деревенской улицей. Со стен и заборов, с каждого фашистского плаката на меня глядели отвратительные рожи гитлеровцев, Я шел и думал: не окликнул бы кто, не остановили бы!

Хотелось взглянуть на людей, подавленных нашествием врага, с ними мне предстояло работать, Но улица в этот час была пустынной. Как я узнал потом, это была деревня Рудия, в которой гитлеровцы бывали каждый день.

Сколько раз в эти дни я возвращался к одной и той же тревожной думе: найду ли своих людей до наступления зимы? И надолго ли хватит моих сил и нервов на эти ночные блуждания и одиночество? Я вспомнил, как добивался отправки меня в тыл врага. О своем плане добиваться вылета за линию фронта я ни с кем в институте не разговаривал, чтобы не выслушивать возражений против окончательно принятого мной решения, Обычно мне не легко отказаться от того, что я задумал и решил, даже в том случае, когда пересмотреть решение было бы целесообразно. А когда сделаешь что-нибудь, то видишь — сделать можно было лучше и быстрей.