Григорий Линьков - Война в тылу врага

Я вышел из леса и через несколько минут уже обнимался с капитаном Щербиной. Вместе с ним прибыли представители трех крупных партизанских отрядов: «Мститель», «Борьба» и «Отряд дяди Васи». Все вместе мы возвратились на основную стоянку. Вновь прибывшие были комиссарами соседних со Щербиной отрядов и пришли просить взрывчатку и арматуру для подрыва поездов и минирования шоссе. Надо было помочь товарищам. Мы договорились, что они выделят тридцать человек, и товарищ Купцов (тот самый, что когда-то допрашивал меня у Садовского) проводит их на базу Ермаковича, где им дадут сто двадцать килограммов тола и полтора десятка противотанковых мин. Треть этого груза они обещали передать Щербине.

Кеймах попросил оставить его в отряде Щербины. На счету отряда к этому времени было уже четырнадцать пущенных под откос железнодорожных составов на линии Вилейка — Полоцк. Как ни жалко было мне расставаться со своим старым другом, но обстановка заставила меня согласиться с приведенными им доводами. В распоряжении Щербины было теперь более ста подрывников, прошедших наши лесные «курсы». Кроме них, к отряду присоединилось около семидесяти новичков. Пятнадцать человек из своих людей, которым трудно было переносить напряжение перехода, я тоже решил оставить в отряде Щербины.

Согласно разработанному нами плану, на месте стоянки отряда должен был остаться товарищ Кеймах с сорока бойцами и задачей действовать на железнодорожной линии Крулевщизна — Молодечно и Молодечно — Минск. Капитан Черкасов с такой же группой должен был перебазироваться в район озера Нароч и работать на линии Вильно — Крулевщизна и Вильно — Молодечно, а Щербина, уйдя в леса Налибокской пущи, южнее города Воложина, — рвать поезда на участке Барановичи — Лида — Молодечно — Минск — Барановичи. Для установления связи с Москвой мы передали Щербине вышколенного недавними злоключениями радиста с рацией.

К 6 июня на месте стоянки собрались все высланные нами на подрыв железных и шоссейных дорог пятерки. 8-го мы провели небольшой прощальный митинг. Остающимся я пожелал дальнейших боевых успехов. Кеймах и Щербина в своих выступлениях дали слово по-прежнему хранить железную воинскую дисциплину, сохранять престиж москвичей-десантников, выполнить задачу нашей партии, поставленную перед коммунистами, посланными в тыл врага для организации партизанской борьбы белорусского народа. В ночь на девятое мы в составе пятидесяти двух человек тронулись дальше в путь. И снова нам казалось: покидаем мы теплый, обжитой уголок, родных и близких нам людей, с которыми так много пережито и которые делают то же, что и мы.

Они составляли с нами единую боевую когорту… Мы двигались молча по лесной неезженой тропе. В ушах звучали прощальные золотые слова, сказанные Дубовым: «До встречи в день победы в нашей красавице Москве».

Сколько еще ночей и дней войны отделяет нас от этого счастливого момента? Кому из нас доведется услышать звон бокалов, поднятых боевыми друзьями за победившую родину, за партию, за полководческий гений Сталина?

Едва мы вышли из леса, как увидели огромное зарево пожара и клубящийся столб густого черного дыма, — так могла гореть только нефть или специальные снаряды, применяемые для дымовой завесы. Это была работа шестерки Александра Шлыкова, высланной нами из вилейского «комариного заповедника». Перед нашим выступлением бойцы Щербины подорвали еще один эшелон, а группа Кеймаха сидела в засаде на том же участке, поджидая, когда возобновится железнодорожное движение, чтобы нарушить его новым взрывом.

Вскоре нас встретил Шлыков со своей группой и доложил, что им подорван немецкий эшелон, груженный снарядами и дымовыми шашками. Пожар, возникший при крушении эшелона, задымил подобно вулкану. Огромный багрово-черный столб дыма, гигантским грибом распустившийся над местом крушения поезда, был виден на оранжевом от зарева фоне неба за несколько десятков километров. Из ближайших селений в лес устремились окруженцы и бежавшие из плена бойцы с целью найти людей, зажегших этот фейерверк, и присоединиться к ним. Шлыков привел с собой восемь таких бойцов.

Я вызвал командира восьмерки. Ко мне подошел среднего роста широкоплечий блондин с голубыми глазами, лет двадцати семи — тридцати, и назвал себя Анатолием Седельниковым. Не ожидая вопросов, он коротко рассказал о себе и о каждом из бойцов своей группы. Ни один из них подозрений у меня не вызвал, и я дал согласие на присоединение всей восьмерки к отряду. По существовавшим у нас правилам новичков разбили по группам подрывников. Седельников, как и остальные, был зачислен бойцом в одну из пятерок. Я заметил, что он сильно прихрамывал, и это мне не понравилось. Приказ не отставать и не оставлять людей по пути был незыблемым законом, от точного выполнения которого зависел в значительной степени успех нашего рейда.