Евгений Жаринов: Жак де Моле

У современников этих событий существовало одно объяснение — кара Господня за грехи человеческие. По общему мнению, конец света неумолимо приближался. Откуда им было знать, людям уходящего средневековья, что начало XIV века совпало с так называемым коротким ледниковым периодом, длившимся вплоть до 1700 года. И что могли дать им эти знания? Земная ось неожиданно сдвинулась и потревожила людской муравейник.

Следует отметить, что накануне всех описанных нами катастроф произошло еще одно очень важное, но, к сожалению, не отмеченное большой историей событие. После долгого и утомительного пути, подобного Страстям Господним, подобного поискам Святого Грааля, пути, свершенного из Святой Земли во Францию, на котором путников повсюду подстерегали опасности и лишения, Великий Магистр ордена тамплиеров летним утром 1306 года достиг наконец Лиль-де-Франса, увидел милые сердцу равнины и замер в восхищении.

Как мог выглядеть стареющий рыцарь?

Святой Бернар, один из основателей ордена, писал: «Борода их всегда растрепана, моются они редко, и следы пыли перемешиваются на них со следами жары и кольчуги». В то время люди монашеского звания культивировали здоровую грязь, чтобы унизить собственное тело. Святой Макарий, например, жил на столбе, и, когда с его тела падали черви, он подбирал их и навешивал обратно, говоря при этом, что сии создания Божии тоже имеют право на радость жизни.

Солнце Палестины наверняка сделало кожу Магистра пергаментно-смуглой, покрыло морщинами. Он должен был постоянно жмуриться, чтобы спасти свое и без того уже ослабленное ярким солнцем зрение. Его тело, возможно, было покрыто коростой от грязи и не смываемого годами пота.

Там, в Палестине, рыцари узнали от арабов о шелке, и он стал их настоящим спасением. Европейские рыцари продолжали уродовать свое тело грубой холщовой материей. Но на шелковую рубаху все равно, несмотря на 50-градусную жару, следовало надеть гобиссон, сшитый из тафты или кожи, набитый шерстью, паклей и волосом, чтобы ослабить удар и защитить тело от железных колец брони, которые могли войти в плоть и причинить ей страдание не меньшее, чем от вражеского удара.

Нести такую броню на себе, несмотря на убийственный зной, уже было подвигом, свершаемым во имя Господне. Это были их вериги, форма их каждодневного покаяния и монашеского служения Господу. Но из всего этого железа, я думаю, смотрело на мир в тот знаменательный летний день 1306 года лицо Человека. Лицо страдальца, мудреца и воина, а пот, о котором говорил святой Бернар, придавал бронзовый отлив всей его благородной внешности.

Что же могло предстать пред взором рыцаря?

Земля. Милая сердцу земля. Увитая виноградной лозой, буйно и цепко растущей даже на склонах холмов, она ждала восхода солнца и дышала не остывшим за ночь теплом. Но здешнее солнце не обжигало, как на Святой Земле. Магистр впервые смог открыть широко глаза и увидеть восход во всем его блеске и красно-Сине-золотом величии. Пред ним предстало начало начал.

«Какое совпадение! Какое совпадение!» — медленно, словно сквозь сон, проговорил Магистр, чувствуя, что погружается в особое душевное состояние внутренней сосредоточенности. Еще задолго до европейской моды на все восточное тамплиеры, благодаря своим тесным контактам с арабами и другими народами Палестины, уже вполне овладели техникой медитации. Сочетание кроваво-красного, золотого и небесно-голубого цветов означало страдание и жертвоприношение. Именно эти цвета доминировали во время церковной службы на Страстную пятницу, когда Господа нашего сначала бичевали, заставляли нести крест на Голгофу, а затем распинали. Каждая церковная служба в этот день словно вновь и вновь повторяла все детали Страстей Господних, обращаясь с этой целью к трем завораживающим душу цветам: красному, синему и золотому.

Магистр Жак де Моле застыл, сидя на своем арабском скакуне на самой вершине холма. Он находился в состоянии транса, пытаясь распознать в неожиданно открывшихся ему символах то, что неизбежно ждало его в будущем. Магистр уже не замечал мерцавшей внизу серебристой глади рек и озер, мирно пасшихся овец и зеленых виноградников. Он не видел буйного разноцветья трав, не слышал аромата плодов, зреющих под этим добрым солнцем. Внутренний мир Магистра был сейчас недоступен для внешних впечатлений. Кроваво-красный, золотой и небесно-синий — эти цвета освещали ему дорогу в темных лабиринтах неведомого, откуда являлись ему видения будущего.