Необходимо сказать несколько слов об этом удивительном человеке. A.M. Переслегин (1891 – 1973) родился в Лисичанске в семье горного инженера. В 1900 г. отец получил назначение в Петербург, но неожиданно умер в дороге от сердечного приступа. Жена и девять детей добрались до места назначения одни. После окончания историко-филологического факультета университета Александр Михайлович был оставлен на кафедре русской истории для научной работы, начал писать диссертацию, но революция, голод и разруха, а также смерть одного из детей вынудили семью переселиться в провинциальный Бежецк (по обеспечению это все-таки была, как тогда говорили, «вторая Украина»!). В 1919 г. Александр Михайлович стал преподавателем той самой школы.
На «Гумилевских чтениях» 1997 г. были гости из Бежецка, из Твери – родные и знакомые А. М. Переслегина. Они рассказали о нем немало интересного: недавно нашли тетрадь Александра Михайловича со стихами Мандельштама, В. Инбер и самого Льва, перекликавшимися со стихами отца. Да и сам Переслегин писал стихи. Вообще говоря, он был образованнейшим человеком – владел французским, старославянским, древнегреческим. Внешне Александр Михайлович был похож на А. Суворова – быстрый, изящный, с хохолком на голове. С Гумилевыми Переслегины дружили домами, и в чем-то Александр Михайлович заменил Льву отца.
В преподавании Переслегин использовал «игровую педагогику»: на уроках обществоведения фигурировали сказочные государства и вымышленные персонажи, которые потом перекочевали и в некоторые детские сочинения Льва. Мне попались три опуса: один – совсем юного Льва – «Из рыцарских времен», драма в 4-х действиях, записанная на бедненькой школьной тетрадке в клеточку явно детским почерком, и два – молодого Льва – «Герой эль Кабрилло» и «Тоду-Вакка»...
Из стихов Лёвы Гумилева, дошедших до нас, процитирую «Шахматную партию», посвященную А. М. Переслегину. Учитель любил шахматы, но Л.Н. «в возрасте» как-то скрывал это свое увлечение (или оно прошло с годами?).
Благословенная Каисса 107 107 Каисса – богиня шахмат.
,
Мне помогает твой приход.
Я на доске хитрей Улисса
Себе выискиваю ход.
Я грозно пешек надвигаю,
Оплот надежный им слоны
Конем умело упреждаю,
Атаку с левой стороны...
Все остальное было в бежецкой школе плохо. «Школьные годы – жестокое испытание, – будет вспоминать Л.Н. в конце жизни, – без знания языков и литературы теряются связи с окружающим миром людей, а без истории – с наследием прошлого. Но в двадцатых годах история была изъята из школьных программ, а география сведена до минимума. То и другое на пользу не пошло» 108 108 Гумилев Л. Н. Биография научной теории, или Автонекролог. – «Знамя», 1988, № 4, с. 203.
.
В школе Лев учился неровно. Шел первым по литературе, обществоведению, биологии и плелся в хвосте по физике, химии, математике 109 109 Гумилев Л. Н. Поводов для ареста не давал. – «Аврора», 1991, № 11, с. 8.
. Сам он объясняет это так: «Интересным для автора оказались история и география, но не математика и изучение языков. Почему это было так – сказать трудно, да и не нужно, ибо относится к психофизиологии и генетической памяти...» 110 110 Гумилев Л. Н. Биография научной теории, или Автонекролог. – «Знамя», 1988, № 4, с. 203.
К генетической памяти мы еще вернемся, а вот другое объяснить труднее: почему-то взрослый Л. Гумилев не однократно говорит о рубеже «6 лет». «Только с шести-семи лет человек, – писал Л.Н., – может начать выбирать интересное и отталкивать скучное» 111 111 Там, же, с. 203. Интересно, что отец его «с шестилетнего возраста прислушивался к чтению на уроках брата. В семь лет уже читал и писал» (Н. Гумилев в воспоминаниях современников. Нью-Йорк, Париж, 1990, с. 114).
. Та же мысль высказывается и в одном из писем к П. Савицкому: «Историей я занимаюсь 38 лет, т. е. с 6-летнего возраста. Первые десять лет были посвящены гимназическому курсу, затем пошел Восток...» 112 112 Письмо П. Савицкому 3 декабря 1956 г.
К счастью для Лёвы, тогда в Бежецке была библиотека, полная сочинений Майн Рида, Купера, Жюля Верна, Уэллса, Джека Лондона и многих других увлекательных авторов, дающих обильную информацию. Там были хроники Шекспира, исторические романы Дюма, Конан Дойля, Вальтера Скотта, Стивенсона. Да и в слепневском доме была большая старинная библиотека 113 113 Н. Гумилев в воспоминаниях современников. Нью-Йорк—Париж, 1990, с. 121.
.
Чтение давало Льву первичный фактический материал и будило мысль. Так стали возникать первые исторические вопросы. Зачем Александр Македонский пошел на Индию? Почему Пунические войны сделали Рим «вечным городом», а коль скоро так, то почему готы и вандалы легко его разрушили? В школе тогда ничего не говорили ни о крестовых походах, ни о Столетней войне между Францией и Англией, ни о Реформации и Тридцатилетней войне, опустошившей Германию, а об открытии Америки и колониальных захватах можно было узнать только из беллетристики, т. к. не все учителя сами об этом имели представление 114 114 Гумилев Л. Н. Биография научной теории, или Автонекролог. – «Знамя», 1988, №4, с. 203.
. «Излишний интерес к истории, – как вспоминал Л.Н., – вызывал насмешки. Но было нечто более сильное, чем провинциальная очарованность. Это нечто находилось в старых учебниках, где события были изложены систематически, что позволяло их запоминать и сопоставлять. Тогда всемирная история и глобальная география 115 115 «Глобальная география» – формула почему-то совсем неизвестная ни в науке, ни в системе образования, но имеющая полное право на существование. Когда-то я не обратил внимания на эту гумилевскую находку, но в 1997 г. (абсолютно независимо от Л.Н.) мы назвали так свой учебник для 11 класса. (Ю. Гладкий, С.Лавров. Глобальная география. М., Дрофа, 1997).
превращались из калейдоскопа занятных новелл в стройную картину окружающего нас Мира. Это дало уму некоторое удовлетворение. Однако оно было неполным. В начале XX в. гимназическая история ограничивалась Древним Востоком, античной и средневековой Европой и Россией. Китай, Индия, Африка, доколумбовская Америка, главное, великая степь Евразийского континента были тогда Терра инкогнита. Они требовали изучения» 116 116 Там же, с. 203.
.
Читать дальше