Поль Декарг: Рембрандт

Сюда же относится и последнее наше сомнение, связанное с картиной, которую Декарг анализирует последней, подводя ею итог всему творчеству Рембрандта. Это «Симеон во храме». Проводя своеобразную антитезу между недавно разобранным «Возвращением блудного сына» и этой картиной, Декарг выстраивает логическую конструкцию, согласно которой в первом случае было «обретение», во втором — «утрата», в первом — «тепло», во втором — «холод» («холодная манера письма», «холодные краски», да и само название главы — «Холодная сторона жизни»). И холод этот есть не что иное, как холод близкой смерти художника, прочувствованный и осознанный им. Все это представляется нам совершенно искусственным. Прежде всего необходимо учесть, что «Симеон во храме» — отнюдь не последняя картина художника: она была написана около 1661 года, стало быть, до «Синдиков», до «Еврейской невесты», до «Семейного портрета» и, уж по крайней мере, за семь лет до «Блудного сына». Когда она писалась, еще были живы Хендрикье и Титус, еще и сам Рембрандт не думал о смерти — она настигнет его лишь через восемь лет. В «Симеоне» нет «холода» — ни в содержании, ни в цвете: картина написана в обычной для художника световой гамме. И если вдуматься, то никакой антитезы между обеими картинами не усмотришь, скорее наоборот, содержание их аналогично: в «Блудном сыне» полуслепой дряхлый старик вновь обретает сына и теперь может спокойно умереть; в «Симеоне» почти ослепший старик обретает младенца Иисуса, без чего, как предсказано, он не может окончить свой жизненный путь… Исходя из этого, нам представляется, что обе названные картины, как и «смеющийся» автопортрет, разобранный выше, высвечивают одну и ту же мысль, которая постоянно тревожила Рембрандта в последнем десятилетии его жизни (во всяком случае, в 1661–1669 годах) и которая дает весьма оптимистическую, а не «холодную» концовку: после всех потерь, после ухода самых близких людей, почти в полном одиночестве и на пороге смерти художник не утратил ясного понимания, что за «потерей» последует «обретение» и что обретение это — его творчество, оставленное грядущим поколениям…

Таковы наши немногочисленные замечания по книге, которая, безусловно, заинтересует читателя и поможет ему разобраться в жизни и творчестве одного из величайших художников всех времен и народов.

А. Левандовский

Темная осенняя ночь в Лейдене. Десять часов. После захода солнца ворота города закрывают. На городских стенах раздается барабанный бой, и отовсюду на этот зов стекаются люди с фонарями в руках. С вершины башни дозорный пожарник видит, как вдоль каналов движутся маленькие одинокие огоньки, проплывая мимо редких масляных фонарей, горящих на мостах и у ратуши. Это горожане идут к караульному посту принять смену для ночного дозора. У входа они встречаются, здороваются, обмениваются новостями. Офицеры распределяют их на патрули и назначают этим патрулям участки для дежурства. Один из дозорных берет фонарь. Другой — пику. Трещоточник проверяет, хорошо ли слышно его трещотку. И — в путь по пустынным улицам.

Они идут не в ногу. Каждый шагает, как ему сподручно, не торопясь. И так они бродят по городу до четырех утра. Вот за дозором увязался пес, обогнал его, снова вернулся. Будет ли ночь спокойной? Кто его знает, хорошо хоть ветер утих и дождь перестал.

Они всё идут и идут. Ни одного освещенного окна. Должно быть, все спят. Хотя нет — вон, в Веддестееге яркий свет, шум голосов и окно открыто. Кажется, это у Хармена, мельника. Дозор подходит ближе. Фонарщик светит в раскрытое окошко, из которого валит дым от очага. В окне появляется Хармен. Позади него резвятся дети.

Все семейство хохочет, утирая слезы, сотрясаясь от кашля. Хармен остается у окна, следя, как едкий дым уносится в ночь вслед за дозором. На углу переулка шум шагов затихает и исчезает светлячок фонаря.

Хармен добрый малый. В квартале его недавно избрали своим представителем. Трещоточник знает Хармена, они вместе учились в начальной школе. Дела у его семьи идут хорошо, сказать по чести, он достойно начал свою жизнь. Женившись, получил долю дохода от мельницы на городском валу, возле Белых Ворот (Витте Поорт), — говорят, больше половины. При таком куше остается только не лениться. Нелтье, его жена, родила семерых детей. Двое умерли. Похоже, что Нелтье и теперь в тягости. Мельница, тем более если ты, как Хармен, мельник в четвертом поколении, может прокормить семью. Несколько лет назад он смог выкупить у детей своей сестры Маритье половину сада за городской стеной, который принадлежал его родителям, и воссоединить семейные владения. Не Бог весть какое богатство, но они наверняка могут тратить больше, чем тратят сейчас. Тем более что должны кое-что получить и со стороны жены. Ее отец булочник, а у булочника всегда денег больше, чем он говорит; к тому же среди предков ее матери были городские старейшины. Короче, семья Нелтье неплохо устроилась в жизни.