Мери Латьенс - Жизнь и смерть Кришнамурти

В начале января все остановившиеся в Висанта Вихар, за исключением К., отправились на премьеру фильма Аравиндана в Мадрасе; фильм был закончен в рекордно короткие сроки. В фильме есть несколько удачных кадров, хотя жалко, что не названы места, где мы видим гуляющего и разговаривающего К.

К. закончил третью беседу от 4 января 1986 года — последнюю в своей жизни беседу — словами:

«Творчество — это нечто наиболее святое. Самая священная вещь в жизни; и если в вашей жизни царит беспорядок, измените ее. Измените сегодня, не завтра. Если вы не уверены, выясните и будьте уверены. Если не думаете прямо, думайте прямо, логически. До тех пор, пока вы все это не подготовите, не установите, вы не сможете войти в мир творчества. Оно заканчивается».

(Последние два слова еле различимы, скорее произнесены на выдохе, чем выговорены. Их можно расслышать лишь на кассете. Вряд ли их расслышали присутствующие.) Затем, после долгой паузы, он добавил:

«Это последняя беседа. Не хотите ли посидеть тихонько все вместе некоторое время? Хорошо, господа, посидим тихонько чуть-чуть».

На совещании индийского фонда, последовавшего после бесед, К. настоял, чтобы дома, в которых он жил, не стали местом паломничества, чтобы вокруг его имени не было никакого культа. Он попросил, чтобы в правила и распоряжения фонда был включен меморандум следующего содержания:

«Ни при каких условиях фонд или другие учреждения в его ведении, ни один из его членов не имеют полномочий на интерпретацию учения Кришнамурти. Это в соответствии с заявлением Кришнамурти о том, что никто и нигде не имеет полномочий устанавливать себя в качестве авторитета по его учению».

К. сильно страдал от острой желудочной боли во время 24-часового перелета в Лос-Анджелес с короткими остановками в Сингапуре, где совершалась пересадка с самолета на самолет, и в Токио. Мери Зимбалист встречала его в аэропорту, и как только они остались вдвоем, выезжая из аэропорта (остальные остались заниматься багажом), он сказал, что в следующие два-три дня она не должна его покидать, потому что он может «ускользнуть». Он сказал: «Оно не хочет обитать в больном теле, не способном функционировать». В ту ночь у него была температура 101 (F) [35] . Последний том моей биографии К. «Открытая дверь» дает подробный отчет о последней болезни и смерти; там использованы три независимых источника, дневниковые записи Мери Зимбалист, медицинские сводки доктора Пачуре, воспоминания Скотта Форбза, написанные после смерти К. Доктор Дойтч впоследствии подтвердил, что отчеты точны. Те же источники, в сокращенной форме, использованы и в настоящей книге. . 13 января состоялась консультация у врача в Санта Пауле, куда К. ездил вместе с доктором Дойтчем; исходя из результатов анализов, сделанных в больнице в Санта Пауле, врач назначил на 20 число сонограмму печени, желчного пузыря и поджелудочной железы в Охайской больнице. Результаты анализов показали «уплотнение на печени», поэтому на 22 было назначено К.А.Т. сканирование. Но утром 22-го К. проснулся в час ночи от непрекращающейся боли в животе. Вызванный по телефону доктор Дойтч сказал, что помощь можно оказать лишь в условиях больницы. Все взвесив, К. дал согласие; а позже днем его поместили в палату усиленного ухода за больными в больнице Санта Пауле.

Рентгеновский снимок показал непроходимость кишечника; через нос вставили трубочку, чтобы откачать жидкость; усиленное питание стали вводить внутривенно, когда обнаружилось серьезное недоедание. Вес его упал до 94 фунтов. После всех неприятных процедур К. сказал Скотту: «Придется вынести и это. Слишком многое приходилось выносить». (Прочитав после его смерти эти слова, я сразу вспомнила строки, написанные миссис Кирби относительно К. в омменском лагере в 1926 году: «Какая жизнь, бедняга Кришнаджи! Несомненно, что он — Жертва») К. был признателен, согласившись на введение морфия, поскольку другие болеутоляющие средства не помогали. Поскольку он не пользовался никакими болеутоляющими, несмотря на муки, вызываемые «процессом», он, должно быть признал, что причиняемая болезнью боль не является духовно необходимой; в самом деле, он говорил, что «другой» не может «пройти» через боль.

К. провел в больнице 8 ночей, во время которых Мери, доктор Пачуер и Скотт по очереди несли дежурство в его комнате, сидя в шезлонге; днем дежурили Эрна и Теодор Лиллифелт. 23 числа наступил кризис, поскольку появилась опасность комы от гепатита. Доктор Пачуре сообщил К., что у него, возможно, неизлечимая форма рака. Мери и Скотт огорчились, посчитав такое заявление преждевременным, пока доктор Пачуре не объяснил им, что много лет назад пообещал К. сразу же сообщить о надвигающейся опасности смерти, и, поскольку, вероятно коматозное состояние, он почувствовал себя обязанным выполнить обещание. Когда Мери и Скотт вошли в комнату К., он сказал: «Похоже, я собираюсь умереть», словно он не ожидал скорого конца, а принял этот факт за должное, как и многое другое. Позже он сказал: «Интересно, почему «другой» не отпускает тело?» Он также сказал Мери: «Я наблюдаю. Весьма любопытно. Другой и смерть борются». Когда рак был подтвержден, К. осведомился у Мери: «Что я сделал не так?», как будто он не досмотрел за телом, вверенным ему «другим». Он попросил Мери и Скотта остаться с ним до конца, потому что он хотел, чтобы о «теле» позаботились так, как он заботился сам. Он высказал просьбу без малейшей сентиментальности и жалости к себе.