Павел Жадан - Русская судьба - Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне

В ночь с 29 по 30 октября генерал Врангель отдал приказ войскам, оторвавшись от противника, идти на погрузку в крымские порты. К утру 31 октября (старого стиля) 1920 года фронт проходил в 15 верстах от Симферополя. Конница, сдерживая противника, прикрывала отход пехоты. В ночь на 1 ноября наш конный корпус, оторвавшись от неприятеля, пошел на Ялту, и прибыл туда к вечеру того же дня.

В Ялте мы получили приказ расседлать и выгнать за город лошадей. Жаль было расставаться с лошадьми, которые стали нашими лучшими друзьями в походах. Скоро по всем окрестным горам за Ялтой бродили лошади нашего корпуса и обозов. Бедные животные, измученные длинными переходами без корма, старались утолить голод, отыскивая жидко растущую траву на склонах гор. Седла и уздечки были сброшены в кучи и сожжены. Эскадроны в пешем строю пришли к пристани и расположились в ожидании погрузки. Грузились штабные, их семьи, беженцы. Наш пароход стоял в отдалении, ожидая своей очереди у пристани. Погрузка конницы должна была начаться через несколько часов. Разрешено было идти в город.

В моем взводе был Сережа Степаненко, мы с ним дружили и не расставались. Мы решили, что один из нас останется около вещей, ценности не представлявших, но необходимых для неизвестного будущего. Было у нас по паре белья, по одеялу, шинели; и мелочь, вроде полотенец и бритв. Пошел Сережа, а я остался и стал прислушиваться к разговорам солдат. Некоторые беспокоились — хватит ли места на пароходе? что нас ждет в будущем? Стали раздаваться голоса, что лучше остаться и вернуться домой; жить и работать среди своих людей, у себя на родине, а не на чужбине, без языка и без специальности. Еще в походе, недалеко от Ялты, нам объявили, что те, кто не желает эвакуироваться, могут остаться. Кое-кто тогда выехал из строя и направился в горы. Так и теперь на пристани несколько человек забрали свои вещи и ушли в темноту. Ко мне подошел вахмистр Горлов, храбрец в боях, георгиевский кавалер, и сказал, что решил остаться и пробиваться домой на Кубань. «Говорил об этом с подполковником Лесиневичем и он отпускает меня. Командир сказал, чтоб ты пришел к нему, ты будешь теперь вахмистром эскадрона».

Лесиневич решил, что, поскольку из Бугского дивизиона много выбыло в боях, а теперь некоторые не хотят эвакуироваться, то дивизион сводится в эскадрон. Меня он назначил вахмистром сводного эскадрона и приказал выяснить, сколько всадников и кто поименно остается для погрузки. Мы с грустью попрощались с Горловым. Он сообщил, что подобрал несколько человек, они уйдут сперва в горы, а потом будут пробиваться по домам. Я разыскал новых взводных и поручил им собрать людей всего сводного эскадрона к построению. После того как эскадрон был разбит на четыре взвода, были составлены поименные списки. Я передал списки Лесиневичу и получил от него распоряжение привести эскадрон для погрузки. Наш пароход уже стоял у пристани. В ночь с 1 на 2 ноября (старого стиля) 1920 года конный корпус генерала Барбовича погрузился на пароход «Крым».

Пароход был нагружен до отказа. Нам досталось место в трюме. Там было теплее, чем на палубе, но от множества давно не мытых тел воздух был очень тяжелым. Чтобы выпить воды или попасть в уборную, нужно было подняться на набитую людьми палубу и часами стоять в очереди. Пройти было нелегко, каждый клочок был занят человеческими телами. К утру 2 ноября погрузка в Ялте была закончена. Около 9 часов утра появился крейсер «Корнилов», на борту которого находился генерал Врангель. Он стал объезжать готовые к отплытию суда, поднимался на палубы, разговаривал с офицерами и солдатами. К обеду транспорты с войсками снялись. Облепленные людьми суда проходили мимо крейсера «Корнилов» и войска громким «ура» приветствовали своего главнокомандующего. Кончилась Крымская эпопея. Как писал Врангель, на 126 судах было вывезено 145 693 человека, не считая судовых команд.

Переезд по морю до Константинополя длился пять дней. Все пароходы были перегружены. Настроение царило нервное. Генерал, солдат, юнкер, дама — все уравнялись в правах на кружку воды или проход в уборную. Вежливость, дисциплина, выдержка, воспитанность исчезали. От скученности и грязи появились насекомые. Вымыться, хотя бы морской водой, был невозможно. Да и переодеться было не во что. Спали вповалку на мокрых палубах, в грязных трюмах, под копотью труб. Особенно тяжело было женщинам. В этой обстановке родилось несколько младенцев и умерло несколько больных и стариков. Мало у кого были запасы продовольствия. Паек экономили. Выдавали немного хлеба или лепешки, которые пекли по ночам; минимальные дозы консервов, селедки. Бывали дни полной голодовки. Не было не только горячей пищи, но и горячей воды для чая.