Федор Раззаков - Почему не гаснут советские «звёзды»

Справедливости ради стоит сказать, что были у Громыко и серьёзные расхождения с Хрущёвым. Например, в период карибского кризиса в октябре 62-го. Однако тогда с советским лидером разошлись многие его соратники, напуганные вероятностью третьей мировой войны — то есть вооружённой конфронтации с западными элитами. Что касается эпизода, когда Хрущёв собрался было заменить Громыко на Алексея Аджубея, то эта замена, видимо, носила не только политический, но и семейный мотив: первый секретарь таким образом хотел порадеть родному человеку — собственному зятю, который приобрёл большой авторитет в либеральной среде и мог стать удобным мостиком для контактов Хрущёва с западным истеблишментом (что было актуально после карибского кризиса). За Громыко (как и за самим Хрущёвым) всё-таки тянулся шлейф сталиниста, чего за Аджубеем не водилось. Но если бы у Хрущёва не было столь политически активного зятя, то он вряд ли бы решился заменить Громыко, поскольку тот его практически во всём устраивал.

Та же ситуация сложилась и при Брежневе: Громыко присягнул ему практически сразу, как только тот в октябре 64-го пришёл к власти. Два года спустя, на XXIII съезде, Громыко 17 (!) раз переписывал свой отчётный доклад, лишь бы во всём угодить новому генсеку. Поэтому, когда вскоре после съезда в ряде важных министерств произошла ротация их руководителей (в МВД пришёл Н. Щёлоков, в КГБ — Ю. Андропов), Громыко сохранил своё место, поскольку был удобен Брежневу. Например, так же, как и он, Громыко недолюбливал Косыгина, считая, что тот, возглавив правительство, начнёт теснить его на внешнеполитическом фронте. И эти опасения подтвердились: премьер-министр и в самом деле приобрёл большой авторитет за рубежом, активно разъезжая по миру. Чтобы пресечь это, Громыко пришлось обращаться за помощью к генсеку. Дело ускорило вторжение в Чехословакию в августе 68-го, после которого Брежневу стало необходимо срочно поправлять свой имидж за рубежом. Громыко посоветовал делать это лично. В итоге генсек стал выездным (начал совершать официальные визиты на Запад) и Косыгин был заметно потеснён на этом фронте. И уже с 1971 года официально советские послы получили инструкцию адресовать все свои послания Генеральному секретарю, а не председателю Совета Министров.

Все эти события заметно сблизили Брежнева с министром иностранных дел и отдалили его от премьер-министра. В итоге в 69-м (к 60-летию) Громыко был удостоен звания Героя Социалистического Труда, а спустя четыре года введён в состав Политбюро, минуя кандидатский стаж. Ещё через два года именно Громыко поддержал Брежнева в том, чтобы тот поехал в Хельсинки на Совещание по безопасности в Европе и подписал все тамошние документы. Некоторые члены Политбюро были не согласны с тем, чтобы генсек подписывал документы «третьей корзины» (гуманитарные проблемы), поскольку это открывало двери Западу для его более широкого идеологического проникновения в СССР. Но Громыко сказал тогда Брежневу: «Лёня, мы же у себя дома: ты подпиши, а мы здесь сами решим, что пускать к нам, а что нет». Как покажет будущее, эта стратегия министра иностранных дел потерпела полный провал — именно после 75-го года началась стремительная западнизация Советского Союза. Да, подписав документы Совещания, СССР отстоял нерушимость тех границ, которые были установлены в Европе после войны. Однако это оказалась пиррова победа — уже спустя полтора десятилетия Горбачёв отправит всё это на свалку. Это было логическим продолжением той доктрины, которую провозгласил ещё Хрущёв на XX съезде (не случайно именно этот съезд был поднят на щит горбачёвцами). Про предупреждения классиков марксизма-ленинизма о том, что заигрывать с империализмом смертельно опасно, опять никто не вспоминал.

Взять того же Ленина, который тоже не отрицал, что мирное сосуществование с капиталистами возможно (он называл это «сожительством»). Но в его понимании это была всего лишь передышка между войнами, для выполнения задачи социалистического строительства в относительно спокойной обстановке при полном использовании противоречий в империалистическом мире. Хрущёв от этого ленинского постулата отрёкся, вдруг узрев в противнике не врага, а партнёра по общему мировому «хозяйству» («Мы хотим дружить и сотрудничать с США на поприще борьбы за мир и безопасность народов, а также в экономической и культурной областях»). Брежнев, свергнув Хрущёва и осудив некоторые его внутренние реформы, во внешней политике, по сути, продолжил его курс.