Леонид Филатов: Прямая речь

Что значит для артиста по-настоящему стать звездой? Это значит: запасть в душу. Звездой был Крючков. Он умер в больнице, когда и я там лежал. И могу засвидетельствовать: этот великий артист остался до последней минуты достойным своей всенародной славы. Перед смертью он созвал нянечек, сестер, докторов, пел песни, рассказывал анекдоты, а потом попросил всех уйти. И тихо умер, никого не обременяя и не закатывая истерик. Так уходят настоящие звезды, которые и людьми бывают настоящими.

Закомплексованность нашего поколения… Похвалиться особо тут нечем. Сколько было замечательных, одаренных людей, которые из-за неумения противостоять каким-то элементарным помехам не сумели всплыть. Сгинули где-то в провинции, в тамошних театрах. Спились, потому что не было поддержки со стороны. В провинции надо все время иметь зубы, иметь силу физическую, тогда талантливый человек может уцелеть. Вначале хотя бы просто уцелеть — не спиться как минимум. Потом, караулить удачу.

Одаренные люди, как правило, независтливы.

Полуодаренным уже знаком вкус зависти.

Артист не должен много мелькать, во всяком случае — сниматься в слабых фильмах у плохих режиссеров. Конечно, лучше бы уберечься, принципиально строить работу, но наделе… Все мы живем здесь, надо для семьи хоть какие-то деньги зарабатывать.

Без передышки нельзя сниматься даже в хороших фильмах. Обязательно надо остановиться, попытаться осознать, что ты делаешь и для чего, что-то почитать, что-то перепроверить. В новой картине ты все-таки должен хоть немного измениться. Нельзя с размаху выскочить из предыдущей и играть примерно то же самое. Перегруппировать силы нужно, привлечь какой-то другой кусочек опыта. Так бы надо… Только у меня, к сожалению, пауз не бывает.

В «Грачах» это не мое, это подсмотренное. Я вырос в Ашхабаде, теплый край, куда регулярно стекалось бандитье. Своей шпаны тоже хватало.

Я их наблюдал достаточно. Самые угрожающие вещи они говорили таким ленивым южным тоном, без единого резкого звука, без «р», «д», «г», на сплошном «ш» и «щ», почти нежно: «То шо! Шо ы тя-я-нешь! Ты шо!» Ну, и у меня были собственные понты, припарки, чтобы отбиваться. Там мне нос и «подправили». Он был довольно длинный, но прямой, а стал волнистый.

Мама считает, что ролью Филимонова в «Забытой мелодии для флейты» я накликал себе беду. Говорит, что, когда доходит до последней части, где мой герой переживает клиническую смерть, сразу выключает телевизор. К этому моменту у нее уже слезы на глазах, и самочувствие становится плохим.

Но я считаю, что ничего не накликал. Это моя судьба. Я убежден, что жизнь справедлива ко всему. Если Бог дает такие испытания, значит, так надо. А вообще у артистов есть такая байка, что когда много играешь собственную смерть, в особенности в кино, то все беды минуют. Я в кино умирал раз пятнадцать. А, снимая фильм «Свобода или смерть», просто расстрелял себя в Париже.

От того что я делаю, я должен получать максимум удовольствия. Эгоизм заложен в нашей профессии.

Нелюбимых ролей — сколько угодно! Обычно это роли из плохого сценария, победить который не в силах даже самый талантливый режиссер. Хотя, если быть откровенным, хороший режиссер плохой сценарий не возьмет. Часто просят выручить. И, что-то теряя в себе, выручаю неудачные и пустые сюжеты. Обычно долго уговариваю себя: «Все будет хорошо, как-нибудь выкручусь». Затем, уже в процессе работы, спорил с режиссером, что-то меняли, переделывали, но… всегда и актеры, и картина выглядели на экране, мягко говоря, неестественно. Во всяком случае, я еще долгое время испытывал угрызения совести. Как будто кого-то обманул, и сам в итоге оказался обманутым.

Всем может нравиться только доллар. Зритель — это же разные слои, разные интеллекты, просто разные люди. Работая, я мысленно вижу лица людей, которым безоговорочно доверяю, к чьим вкусам отношусь с уважением.

Иногда актер неожиданно становится вдруг всеми признан и любим. Нет в нем ничего выдающегося, а зритель валом валит. Так продолжается год, другой, третий, и вдруг в один миг слава вдруг безжалостно уходит. Разгадка в том, что этот актер на какой-то период совершенно чудесным образом оказывается как бы символом своего поколения, настолько точно он соответствует времени. Внешностью ли, тембром голоса или еще чем-нибудь, разобрать крайне сложно. Все у зрителя происходит на уровне подсознания. А потом вдруг время уходит вперед…