Леонид Филатов - Прямая речь

Живя в такой забывчивой стране, задумываешься: а как же люди? Как они жили, как умирали, совсем мало успев сделать? И их обязательно нужно вспоминать, хотя бы просто для того, чтобы порадовать их родных, уверить в том, что мир все-таки не окончательная скотина. И потом, что останется и от тебя самого и как к тебе потом отнесутся? Ведь не хотелось бы, чтобы уже после смерти тебя тревожили лопатой…

Я стараюсь не тревожить. Одно дело, когда как Шевченко: «Помяните незлым, тихим словом». И совсем другое, когда покойный Карабичевский так трогал Маяковского, как уже не имел права живой трогать мертвого. Есть же предел, барьер, за который нельзя заходить, иначе тебя утягивает туда же. Так ведь и получилось. Да и с самим Маяковским тоже, как он тревожил прах Есенина! «Можно или нельзя? Хорошо или плохо? Самоубийца! Алкоголик!» И что же? И пяти лет не прошло, покончил с собой, не алкоголик, совсем даже не пьющий. Значит, так нельзя, нужно как-то иначе.

Я был тогда очень злой. Может, это не выражалось ясно, но сейчас понимаю, что был. В молодости это как бы еще оправдываемо, но я был такой же противный и тогда, когда уже нельзя, когда люди обычно успокаиваются. Я был зол на весь мир и брезглив. Была целая серия интервью в газетах, пока я это не прекратил. Такая пора, когда я всех отторгал, всех обвинял. Все плохо, все плохие, мир поменялся. А это не совсем так. Вот, я думаю, и наказание пришло…

Дело не только в мыслях о биологической смерти, но и о своей никчемности. В мыслях о том, что я просвистел свою жизнь, о смысле этой жизни. Другой вопрос, я убежден, что эти мысли все равно мельче, чем мысли о смерти. Тем более я никогда не считал себя гением. Наоборот, я довольно быстро себя уговорил, что я есть никто, и буду никто.

К счастью.

Жить надо. Не «стоит», а — «надо». Поэтому Бог дал нам жизнь. И пока миссия не выполнена, человек обязан жить дальше.

Я за сомнительное счастье — умереть не дураком. Понимая, кто есть я, слыша и осознавая все, что происходит вокруг, не теша себя иллюзиями. Не кокетство ли это? Правда ли, я так думаю? Да какая разница! Мне выгоднее прикинуться лопухом, нежели орхидеей! Выгоднее для самого же себя.

Вообще-то я человек ленивый. Тем более когда болезнь случилась. Я не занят ни в театре, ни в кино. Сижу дома, чиркаю ручкой, царапаю. И все это делаю, ленясь. У меня никогда не было такого: у-у-ух! Написал ерунду, но тогда, когда захотел.

Когда был молодой и здоровый, бывали неприятности. Не было дома, денег, но все это, как выяснилось, — ерунда. Это неприятности, которые следует переживать. Разновидность русского кайфа под названием «страдание». Без этого вроде и нельзя. Человек, который не страдал, получается плохим, ущербным.

Чем меньше вокруг меня остается сегодня людей, тем больше я счастлив, потому что четко ощущаю: взгляды этих оставшихся нескольких человек практически полностью совпадают с моими взглядами на основные вещи. А вот господин Золотухин, например, может совершенно беззастенчиво считать себя профессиональным литератором. И писать в дневниках, что Высоцкий и запил-то потому, что прочел какую-то его повесть и понял, что сам он, Высоцкий, так никогда не сможет. Лет десять назад, когда народ еще не был так исключительно занят заботами о своем желудке и иногда что-то почитывал, ему бы за эти дневники просто оторвали бы голову. Теперь можно. Тем более что свидетелей этой живописной сцены не существует. Некому ни подтвердить, ни опровергнуть. Высоцкий… Что ему, он уже ТАМ. Нам же, живым, противно. Золотухин считает себя вправе такое писать. Что ж, ему, конечно, тяжело будет себя уговорить, что он — никто.

Соблазн дать сдачи мгновенно не приводит к хорошему. Наверное, я неправильно делаю, и понимаю это в ту же секунду Оскорбить, кого бы то ни было, обидеть, пусть даже самого плохого, это все равно, что стать плохим самому.

Сейчас все больше не эмоциями, а разумом стараюсь пережить. Поволноваться, пошуметь, но… сознанием. Нельзя же всю жизнь буйствовать и буянить.

С годами многое переоцениваешь. Острее начинаешь ощущать чужую боль. Сопереживаешь глубже. А поводов для боли хватает. И если раньше я был жестковат, то теперь мне чаще жалко людей.

В трудные минуты мне помогали только женщины, особенно в юности. Именно они меня всегда вытаскивали из сложных ситуаций. К ним можно приползти в последнюю секунду. Они чуткие, более сентиментальные и человечные, чем мужики.