Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней

К сожалению, как только я осознаю свое состояние, ощущение тает, возвращаются мысли, трансцендентность испаряется. Я изо всех сил пытаюсь настроиться на это мимолетное ощущение совершеннейшего счастья, но рассуждения о чувстве заменяют само чувство. Пусть полное благополучие, сопровождающее такие моменты, эфемерно — мое настроение улучшится на несколько часов или даже дней.

Времени четверть третьего, погода застыла в хрупком равновесии — солнце чередуется с тонкими слоистыми облаками. На открытых участках каньона температура градусов на восемь выше, чем на дне глубокой расщелины. В небе несколько пышных кучевых облаков, похожих на потерянные парусные клипера, но никакой тени от них нет. Я пересекаю широкое желтое сухое русло, впадающее в каньон справа, и решаю свериться с картой — это Восточный рукав. Теперь я точно вижу, что Кристи и Меган не ошиблись и выбрали для возвращения нужное русло. В тот момент их решение казалось очевидным, но любое очевидное решение в дикой местности требует двойной проверки. Ориентирование в глубоком каньоне может оказаться обманчивым и очень сложным. Иногда я думаю, что в этом нет ничего сложного, нужно просто идти вперед. Слева и справа от меня стометровые скальные стены, находящиеся всего на расстоянии полутора метров друг от друга. Я никуда не могу подеваться со дна каньона, это тебе не склон горы. Но бывало и так, что с пути я сбивался.

Надолго мне запомнился шестидесятикилометровый маршрут по каньону Пария. Я прошел уже около трети каньона, когда обнаружил, что совершенно не понимаю, где нахожусь. Мне пришлось пройти по каньону около восьми километров, прежде чем я нашел ориентир, обозначенный на моей карте. Положение было близко к критическому, нужно было найти выход из каньона до наступления темноты. А когда вы ищете вход или выход из каньона, ошибка при привязке к карте на какой-то десяток метров может дезориентировать вас полностью. Поэтому сейчас я с особым вниманием изучаю карту. Забравшись в самую глубь системы каньонов, я сверяюсь с картой даже чаще, чем когда я в горах, — бывает, что и каждые двести метров.

Музыка превращается во что-то атональное и ускользает от моего внимания — я миную еще одно мелкое русло, впадающее справа. Судя по карте, это арройо Келси называет Малый Восточный рукав, он идет с высокой части плато, обозначенной в книге как Козлиный парк.

Справа от меня террасы и покрытые зарослями можжевельника плоскогорья Козлиного парка возвышаются над Кармель-Формейшн — переплетающимися слоями пурпурного, красного и коричневого леврита, известняка и глинистых сланцев. Этой геологической формации около 170 миллионов лет. Покрывающая порода более устойчива к эрозии, чем более ранний, открытый всем ветрам песчаник Навахо, формирующий гладкие красноватые утесы живописных каньонов. Кое-где эрозия создает высокие причудливые худу, обособленные скальные башни и конусы, высокие дюны из цветного камня, испещрившие верхние части утесов. Наложенные друг на друга текстуры, цвета и формы горных слоев Кармель и Навахо отражают различные ландшафты, сформировавшие их, — море раннего юрского периода и пустыня позднего триаса. Осадок великого моря, отложения Кармель похожи на затвердевшую грязь, высохшую месяц назад. По другую сторону от меня пересекающиеся узоры в песчанике Навахо отображают его происхождение от движущихся песчаных дюн: одна полоса тридцатиметровой высоты демонстрирует мозаичные линии, наклоненные вправо; слои следующей полосы наклонены влево; над ними линии пластов лежат совершенно горизонтально. С ходом геологических эпох дюны постоянно меняли форму под воздействием господствующего ветра, дувшего через древнюю пустыню, подобно Сахаре, лишенную растительности. В зависимости от того, что сильнее ударяло по фигурам из песчаника, ветер или вода сегодня они похожи либо на грубо высеченные песчаные купола, либо на полированные утесы. При виде всей этой красоты я не перестаю улыбаться.

По моим оценкам, метров через восемьсот я дойду до узкой щели, ведущей к двадцатиметровому дюльферу Большого сброса. Эта щель длиной около двухсот метров — ориентир, отмечающий середину моего маршрута по каньонам Блю-Джон и Хорсшу. Я отошел уже на одиннадцать с лишним километров от того места, где оставил велосипед, и до моего пикапа шагать еще километров тринадцать. В узкой щели меня ждут несколько коротких участков спуска, где придется пролезать под и над многочисленными каменными пробками. Затем около ста двадцати метров очень тесной щели, расстояние между стенами там кое-где всего полметра. Затем выход на полку, где забиты два шлямбура и организована станция для дюльфера. Чтобы устроить станцию, в скале — ручной или аккумуляторной дрелью — проделывают отверстие, в которое вбивают шлямбурный крюк для дюльфера. Обычно это расклинивающийся шлямбур длиной около восьми сантиметров и диаметром сантиметр. Головка шлямбура, выступающая из скалы, держит Г-образную металлическую пластину, которая называется «проушина». В проушине два отверстия, одним отверстием она держится на шлямбуре, во вторую можно прощелкнуть карабин, либо карабином же прикрепить лесенку, либо просунуть в нее спусковую стропу. Когда шлямбурный крюк правильно забит в твердую скалу, он выдерживает в рывке до полутора тонн. Но в узких каньонах скалы нередко крошатся вокруг шлямбура из-за частых наводнений. Безопаснее использовать два шлямбура с проушинами на одной станции на случай отказа одного из них.