Иван Дроздов - Разведенные мосты

От тех времён и пошла наша дружба.

Глядя на лежащую на столе рукопись, он сказал:

— Вы, наверное, не верите, что скоро все ваши рукописи будут напечатаны?

— Признаться, да, не верю.

— Но тогда зачем же вы их написали? Ведь, наверное, не один год на них потратили?

— Да не один год. Лет восемь на них ушло.

Фёдор Григорьевич сидел в кресле в углу комнаты и смотрел на уличный фонарь, одноглазо уставившийся в наши окна. Я предполагал, что он знает, сколько лет я писал свои три романа, и моя Надежда украдкой давала ему читать некоторые главы, но зачем-то спрашивал. А он, продолжая смотреть на улицу, тихо проговорил:

— Вот он, наш русский характер. Я бывал во многих странах, немножко знаю людей других национальностей, никто из них не стал бы затрачивать столько усилий без надежды получить за свой труд деньги. Таких людей в природе нет.

И потом, как бы оживляясь:

— Я ведь тоже не надеялся, что меня напечатают. Спасибо вам сердечное. После выхода книги я как бы заново родился. Как раз в то время меня теснили в институте, а тут… такая поддержка. У меня снова выросли крылья.

Я знал, какая это была драма, когда раскручивалась травля Углова как первого лица отечественной пульмонологии. Предлог был такой же, как и в случае со мной: как и я, Фёдор Григорьевич не пускал в свой коллектив плохих хирургов, в среде медиков даже ходила его фраза: «У этого хирурга руки, как крюки, я не хочу иметь его в своём коллективе». Так он поступал в руководимом им институте и в клинике, где оставался директором. Ползли слухи, что Фёдор Григорьевич не берёт евреев, он антисемит. Точно такие же обвинения навешивали и на меня. Литературный мир сродни миру учёных; и там и тут много подвизается тёмных людишек, они умело создают себе рекламу, но дела за ними нет. И стоит только открыть для них двери в редакцию, издательство, институт — дело будет загублено. Фёдор Григорьевич двери своего института держал для них закрытыми. Хотя, впрочем, заместителем у него был еврей. Он-то и мутил вокруг него воду, плёл интриги, настраивал против директора власть имущих.

Я спросил:

— Как вы боретесь со стрессами? Наша работа требует железных нервов. Последний великий писатель русской литературы Сергеев-Ценский сказал: чтобы русским писателем быть, надобно отменное здоровье иметь. И вам, учёным, также нелегко живётся.

— Этот вопрос серьёзный. Стрессы порождают уныние, расслабляют волю, а в конце концов приводят к различным болезням. И средств борьбы с ними медицина не нашла. Тут одно остаётся: самодисциплина, самовоспитание, самовнушение. Когда мне бывает плохо, я беру собаку и иду с ней гулять. И гуляю долго, и смотрю на дома: как они построены, как содержатся, что за люди в них проживают. А когда прихожу домой, сажусь за работу. Ничто так не помогает от стресса, как работа. Я постепенно ухожу в неё, увлекаюсь, и стресс отступает. Нельзя давать волю стрессу, он тянет за собой чувство безнадёжности, а там недалеко и до депрессии.

— Да, всё это хорошо, примерно так поступаю и я; а ещё мне всегда помогало участие моей покойной жены. Я, бывало, приду с работы и ночью долго уснуть не могу. Жена видит, а точнее, слышит, что я не сплю, спрашивает: «У тебя неприятности на работе?» — «Откуда ты взяла? Всё у меня нормально». — «Нет, не нормально, я вижу. Расскажи мне, что у тебя случилось?..» Ну, расскажешь, а она: «И только-то?» — «Да, и только». — «Ну, это же сущий пустяк. Стоит ли из-за него беспокоиться?.. Завтра встанешь, и всё забудется. Утро вечера мудренее». Вот так поговорит с тобой — и ты, действительно, видишь, что тревожат тебя пустяки, их в жизни ещё немало будет, стоит ли из-за них огорчаться?

Фёдор Григорьевич заговорил на тему, на которую он со мной уж не раз заговаривал, — о создании новой семьи.

— Люди, как лебеди, живут парами. Наличие друга облегчает все беды. У нас живут кошка и собака, вы, наверное, заметили, какие они большие друзья. Если мы идём гулять, — даже ночью, они тоже идут с нами. Собака бежит по одну сторону дороги, кошка по другую. Частенько я наблюдаю, как кошка лапой или мордочкой вылизывает, вычёсывает какое-нибудь место на теле собаки. И как она узнаёт, что именно там у собаки завелись насекомые, а не то какое-нибудь покраснение? Так же помогает кошке и собака. Не знаю, как бы я перемогал свои невзгоды без семьи. А невзгоды у хирурга случаются каждый день. Ведь мы стоим у черты жизни и смерти человека. Чуть какая ошибка — и человек может погибнуть. И это состояние душевного напряжения длится весь рабочий день. Да и когда приходишь домой, звонишь в клинику: как там чувствуют себя прооперированные, а их бывает не один и не два. Не будь с тобой рядом жены, детей, других близких людей, было бы труднее одолевать эти нагрузки на сердце.