Наталья Галаджева - Олег Даль

О. Даля, а с ним и Женю Колышкина, пытались сравнить - не в их пользу, конечно,- то с Максимом Б. Чиркова, то с Иваном Бровкиным, то с Максимом Перепелицей. И удивлялись при этом: почему все как-то не сходится? А бывший школьник с Арбата существовал в совершенно других измерениях.

Если и было общее между всеми этими персонажами, то это их народность. Та истинная народность, которая берет начало в героях русских сказок, не копируя их приемы и характерные черты, а с их помощью расставляя необходимые акценты, знаки, которые делают образ общепонятным, знакомым любому человеку. В далевском Жене, бредящем героями Дюма, больше от Иванушки-дурачка - нелепый, лукавый, от бравого солдатика - храбрый, находчивый. В их сказочных судьбах радость и печаль, смех и горе, шутка и грусть прекрасно уживались. Но в "Жене, Женечке..." тональность этих свойств определялась местом и временем действия. Тон задавала война. Юный, одухотворенный мальчик-интеллигент никак не может вписаться в окружающий его суровый быт. Здесь проще таким, как Захар (М. Кокшенов) с его деревенской хваткой, умением устраиваться, чем бывшему маменькиному сынку. Первая встреча с героем - возвращение из госпиталя. В общем, ничего героического - на ногу упал ящик от снарядов. А потом Женя решил проявить галантность - перенести хорошенькую связистку через лужу, но, не устояв в скользкой жиже, падает в грязь. Сидя в артиллерийской установке (той самой "катюше"), он крутит какие-то ручки, нажимает педали и шепчет в полной эйфории: "За Льва Николаевича Толстого и его имение Ясную Поляну - огонь!" Совершенно неожиданно "катюша" стреляет, а Женя... берет в плен немецкий десант. И так далее.

Это все - комические положения, но ни одного трюка ради трюка в фильме нет. Таков Женя Колышкин и все вытекающие из его характера последствия.

Олег Даль органично и естественно вошел в эту стилистику, балансируя между действенной эксцентрикой и жизненностью человеческого характера, но нигде не переходя эту грань. Психологически точно рассчитывая реакцию на все положения, в которые попадает его герой, актер в противовес ей серьезен, даже как-то печален. Очень старательно Женя не замечает обструкций, которым его подвергают однополчане, а сквозь защитную маску стоицизма и сосредоточенности, нет-нет, да и промелькнет по-детски непосредственная обида.

Двадцатипятилетний Даль с его аскетически худой фигурой легко надел на себя угловатость и неуклюжесть 16 - 18-летнего подростка в том промежуточном возрасте, когда коленки торчат, а руки худы и длинны настолько, что, кажется, с трудом удерживают автомат, а в остальное время не знают куда себя деть. Но в какие-то моменты вся эта трогательная человеческая "конструкция" преображается изяществом и благородством.

Кто из нас не читал в детстве и юности романы А. Дюма! Женя не только читал, но и проникся ими. Как это не к месту здесь, среди грохота орудий, непроходимости дорог, дыма пожарищ! Но почему издевающиеся и посмеивающиеся над ним солдаты постепенно становятся к нему нежнее, заботливее, внимательнее? Кто предлагает "последнюю" редиску, кто бежит со всех ног разыскивать Женю, когда случайно появляется Женечка Земляникина, его первая любовь, кто уступает место в машине для» поездки в штаб, зная, что там он может встретить Женечку. Может быть, среди всех ужасов войны именно такой, чудаковатый, но светлый и чистый человек, тонко чувствующий, необходим людям?! Может быть, таким образом они восполняют то, что уже успели утратить в горячке военных буден?!

Но и для Жени что-то меняется. Потому что - хочешь не хочешь - а "война, она всюду", как писал Л. Кассиль. Нельзя пройти сквозь нее и не заметить. Смешливый и в то же время застенчивый Женя - Даль все время находится в состоянии трагического несоответствия с окружающим миром. Но вот взгляд становится серьезнее, менее заметна растерянность. Он уже способен дать отпор, но дерется совсем по-интеллигентски - сверху вниз. Да, другой, но в чем-то тот же самый. "Воды, воды, дай воды!" - кричит он Захару, стерегущему его "на губе", и прибавляет: "Воды и... зрелищ". В этот момент он похож на удивленного щенка. И вообще вся его агрессивность скорее напоминает защиту, чем нападение. "Я тебе лицо побью",- набрасывается он на солдата, оскорбившего девушку, но применить более сильное выражение он не в силах - сказывается интеллигентская закваска.

Процесс развития характера актер делит на такие тончайшие нюансы, что не сразу можно уловить, как, в какие моменты происходят изменения. В сцене гибели Женечки он выглядит уже не тем романтическим мальчиком, который в мыслях представлял себя и своих однополчан мушкетерами. Последние остатки романтизма выветрились, когда раздался выстрел. Ушло из глаз детство, исчезла угловатость, фигура выпрямилась, движения стали по-мужски резковатыми. Рука, лежащая на автомате, твердым, уверенным жестом нажмет на гашетку, расстреливая в упор убившего Женечку немца.