Владимир Малюгин - Жизнь такая, как надо - Повесть об Аркадии Гайдаре

Теперь к хлопотам по дому прибавились занятия на кур сах. Наталья Аркадьевна уже не могла уделять столько внимания детям, как раньше.

С маленькими занималась хлопотливая тетя, которая жила в их семье и переносила все невзгоды беспокойной и кочевой жизни Голиковых.

Новый, 1912 год старшие Голиковы встречали с тревогой.

Они чувствовали, что все скромнее становятся их надежды на будущее, которое почему-то рисовалось безрадостным. Было такое чувство, что они стоят на распутье.

«С кем идти, какой путь выбрать в жизни?» — часто думал Петр Исидорович. Один из путей он уже испробовал в 1905 году, когда некоторое время состоял в партии социалистов-революционеров: этот путь принес ему большие разочарования.

Нет, рассвет обязательно настанет — в это Петр Исидорович верил. Верил потому, что после ночи всегда настает утро. Это неизбежно.

Наталья Аркадьевна тоже делилась с мужем грустными мыслями. Вот прошел год с тех пор, как умер Толстой. Сколько прекраснодушных слов говорила интеллигенция! Проводились пожертвования в клубах, в земской управе. Собирались даже открыть народный университет Льва Толстого. И все забыто, словно и не было тяжелых вздохов, слез, клятв и торжественных обещаний.

Нижегородские интеллигенты пока усердно занимались попечительством, благотворительностью. Был затеян даже праздник «белого цветка». Через Большую Покровку повисли плакаты: «Помните, сегодня день белой ромашки, покупайте цветок, жертвуйте на борьбу с чахоткой!»

Петр Исидорович видел, как на Малой Покровке группа продавщиц окружила молодого человека в потертой тужурке, предлагая купить цветок.

— Ни за что не куплю! — упорствовал молодой человек.

— Но почему вы не желаете помочь несчастным? — допытывались продавщицы — молоденькая барыня и гимназистка в дорогом пальто, отороченном серебристым мехом.

— Пятак мне не жалко, — ответил он. — Только чепуха это, а не доброе дело. Хоть весь год продавайте ромашку, а чахотка в подвалах все равно будет жить. Другие меры нужны…

— Уж не революция ли, молодой человек? — усмехнулись продавщицы.

— А там увидим, что будет. Увидим!

Молодой человек прав, так думал и Петр Исидорович. Пока есть подвалы, чахотки не избежать. И белый цветок здесь не спасет, как не спасут страну и праздные речи интеллигентов о равенстве, о братстве и свободе.

В Нижнем Новгороде Голиковы прожили без малого два года. За это время Наталья Аркадьевна закончила частные курсы Миклашевского и уехала в Казань — сдавать экзамены.

Наконец-то в руках диплом, а затем назначение в уездную больницу на должность акушерки в город Арзамас.

В апреле 1912 года Петр Исидорович начал хлопотать о своем переводе из Нижнего. Вскоре он прощался с товарищами, прощался с Нижним Новгородом.

И вот все собрано, все готово к отъезду. Грустили, и то немного, разве маленькие Голиковы.

Прощай, нижегородская жизнь! Прощай, древний кремль, шумная Покровка, прощайте, прогулки за Волгу, на Мызу к берегу Оки, и узенькая тропочка в лес, и самовары на лужайке…

Интересно, какой он, этот новый город Арзамас? Как Нижний или меньше? Родители знали о нем совсем немного: соседи говорят — тихий старинный городок со множеством церквей. О нем есть поговорка: «Один глаз на вас, другой в Арзамас». А еще — что в Арзамасе недавно жил в ссылке Максим Горький.

Рассказы о новом городе мало обрадовали Аркашу и его маленьких сестер. Но все равно, каким бы ни был этот город, а в дальние страны, в любые, ехать все равно интересно! Может, там, наконец, мама с папой, а вместе с ними и он, Аркаша, и его сестры найдут ту самую «хорошую жизнь», о которой так много им рассказывала мама?

Какая она бывает, хорошая?

Стояло лето 1912 года.

После шумной нижегородской жизни Арзамас показался Голиковым особенно тихим. Пыль, жара, сонная истома.

Правда, тишину время от времени нарушал колокольный звон. Колокола гудели и словно зазывали: «К н‑ам, к н‑ам‑м, сиротам…» Много повидали Голиковы на своем веку церквей, но столько, да еще в одном городе, не приходилось им видеть. Церкви словно поглотили весь город, придавив собой небольшие домишки.

В соборе есть часы, и, помимо четвертей, они отбивают даже минуты. Петр Исидорович недоумевал: зачем нужен арзамасцам такой точный счет времени? Арзамасская жизнь текла медленно: жители города никуда не торопились, не спешили; казалось, сама жизнь застыла, время остановилось, а часы в соборе по-прежнему отбивали каждую минуту…