Вениамин Федченков - Отец Исидор

— Какой он трудный! — вырвалось у меня признание…

Но не один он был трудный, а я прежде всех был трудный для добра. А мечтал о монашеской святости. О! Далеко ещё до цели. Да я тогда и не понял ещё себя: я всё винил другого, а не себя. И только чем дальше, тем больше раскрывалось “великое развращение” души моей, как поёт Царь. Не говорю уже о “тайнах моих”. И постепенно приходил я к опытному выводу: Один Господь — “Твердыня моя и Избавитель мой”. Не так я думал о себе раньше. И ещё более стал мне понятным ирмос 6 гласа, который не раз напевал мне о. Исидор старческим голосом:

— Христос — моя Си-и-ла, Бог и Госпо-одь!

И теперь мне предстояло упражняться в “Законе” через И. Ф.

“Как-нибудь уже старайтесь, хлопочите… во спасение обоих…”

И ещё 11 лет пришлось мне “стараться”. Много всякого было… Но не об нас, немощных, речь. Потому ворочусь к дивному старцу Божию…

Должно быть, я после этой встречи его не видел уже. Так он и запечатлелся в моём сознании — смеющимся, ласковым. Он уже был “из того мира”. Он был — христолюбивый сын Любви. Воистину — соль земли.

… Вероятно, года через два-три мне удалось опять попасть в Гефсиманию. И там я узнал несколько подробностей о смерти батюшки.

Об этом — особо.

Один из близких учеников и почитателей батюшки о. Исидора, молодой послушник, исполнявший у него иногда обязанности келейника, вот что рассказывал мне:

“Перед смертью батюшка позвал нас, близких, к себе, простился со всеми нами, дал нам наставления, а потом и говорит:

— Ну, теперь уходите: я буду умирать. А святые не любили, чтобы кто-нибудь наблюдал таинство смерти.

Так и сказал: “святые”.

“Батюшка был сам святой”, — не сомневаясь, тихо и уверенно сказал послушник. “Мы ушли. Через час постучались: ответа нет. Мы вошли. Он уже скончался, сложив на груди руки. Лик его был мирный”.

Похоронили его на общем кладбище и на крест сделали простую надпись о рождении и кончине батюшки (+ 4 февраля 1908 г.).

“Святые не любили”… Как он сравнивал себя с ними? Очевидно, имел на это право. И преподобный Серафим говорил Елене Васильевне Мантуровой, когда она испугалась предложения батюшки умереть ей вместо брата, Михаила Васильевича:

— Нам ли с тобою бояться смерти, радость моя? Мы будем с тобою во Царствии Пресвятой Троицы!

Да, святые уже достигли бесстрашия любви, как сказал Апостол Любви Иоанн:

“Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он. В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.” (1 Ин. 4, 17-18).

Значит, и преподобный Серафим, и батюшка о. Исидор достигли высоты любви. И как просто говорил мне о. Исидор о прославленном уже тогда Саровском праведнике:

— Преподобный Серафим-то не обидится на меня.

Так мы говорим лишь про подобных или равных себе.

Замечательно и другое обстоятельство в кончине батюшки. Он скончался 4 февраля. А в этот день творится память его ангела, преподобного Исидора Пелусиота… Значит, его святой одноимённик и покровитель в иночестве призвал к себе, в горния селения, батюшку в день своей небесной славы.

И подобные совпадения смерти совершенно не случайны.

Жития святых отмечают их довольно часто [11].

“Праведники и по смерти живут”, — говорит Слово Божие. Мне неизвестны чудеса блаженного батюшки, но сила одного имени его — велика и по смерти. И всё с тем же И. Ф.

Лет восемь спустя мне снова пришлось устраивать его на новое место. На этот раз — в том же городе Т., где и я служил тогда. Мы здесь встречались часто, не менее раза в неделю. И странно: редко было, чтобы мы не спорили и не раздражались.

— Да, я — всем лишний. Надоел всем. Жить не стоит. Брошусь в воду или под поезд. И вы не любите меня. Келейника своего П. любите больше, чем меня.

— Послушайте, И. Ф.! Ну что же я поделаю, если я такой дурной?!

— Да-а! Должны любить. Сами учёные, знаете.

— Но по крайней мере, хоть не говорили бы о нелюбви моей: ещё труднее от этого любить вас.

— Да, а вот батюшка отец Исидор любил.

— Да ведь батюшка-то был ангел, а я — человек; он — небо, а я — земля. Куда же мне с ним равняться?

— Нет, раз он связал нас, значит, вы должны любить. А вот вы не любите: лучше мне уйти от вас.

— Ну, вот и уходите: на что я дался вам? Раз я — такой дурной, и в самом деле я плохой — так и ищите себе лучших.