Сергей Юрский - Игра в жизнь

Однорукий Штауфенберг, блестящий офицер генерального штаба, взял на себя осуществление заговора генералов и уничтожение Адольфа Гитлера. Он тоже смертельно рисковал, пронося бомбу в ставку фюрера и ставя механизм убийства на взвод. Идея спасения Германии от «бесноватою ефрейтора» вела его. Он был горд взятой на себя миссией и знал, что им гордятся единомышленники. Он был готов к возможной собственной смерти, но все же был шанс спасения. В случае успеха заговора Штауфенберг вошел бы в новое руководство страны.

Оба тираноборца взорвали свои бомбы. Оба уцелели при взрыве. И оба были казнены. Александр II и Гитлер не имеют между собой ничего общего, но заметим, что и русское самодержавие рухнуло, и Третий рейх рухнул. По формальным признакам оба взрыва были актами индивидуального террора, совершенными по заданию боевой группы. Исполнитель — жертвенный герой, цель узко очерчена.

XX век потрясли не раз волны массового, государственного террора. Это были чудовищные «чистки» на национальной или этнической почве под названием геноцид — прежде всего и страшнее всего Холокост, Но не только Холокост. Далее — это были самые кровавые, государственно-террористические периоды гражданских войн — Советская Россия. Испания, Индонезия, Камбоджа, Бангладеш, Судан.

В этих невероятных по масштабам акциях уничтожения людей рациональные цепи борьбы за власть, за жизненное пространство, за передел собственности перемешивались с мистическими проявлениями энергии зла. Насилие порождало всеобщий страх. Всеобщий страх порождал насилие. Круг жертв и круг палачей мог произвольно расширяться, доходя до абсурдной цифры — пятьдесят процентов населения. Дьявол, вселившийся в людей, выступал в разных обличиях, прикрывался разными масками и назывался разными именами.

«Я, такой-то, готов умереть, но убить такого-то во имя справедливости» — это XIX век, это давно отошло в область романтических преданий.

«Мы, такие-то, хотим убить всех тех, чтобы нам было лучше. Имеем право, потому что натерпелись!» — это уже XX век.

А вот XXI век предъявил нечто непостижимое. Нет «я», нет «мы», и никто не взял на себя ответственность. Безымянные существа в облике людей без малейшей надежды на собственное спасение без каких бы то ни было объявленных целей уничтожили массу абсолютно им неизвестных и разнородных человеческих особей. У акции нет ни имени, ни лица, ни лозунга. Потрясенный мир пытается ввести ужас случившегося в рациональную сферу. Злу стараются придать лицо Бен Ладена. Но это не очень получается. Организатор и спонсор международного терроризма мог бы сказать — это сделал я! Терять ему все равно уже нечего, а поддержку мусульманских экстремистов он и так имеет. Сказав: «Моя работа», он добьется своей (казалось бы!) главной цели — расколет мир надвое, одни против него, другие за. Но он не говорит этого.

Коалиция цивилизованных государств борется с противником, не имеющим лица. Америка говорит — контртеррористическая операция будет длится долго, она не ограничится Афганистаном, террористы должны быть уничтожены везде, где бы они ни находились. Какие странные, какие общие слова!

ПЕСОК. ПЕСОК... из него горчат намеки на человеческое жилье. Обломки строений, среди которых бродят бородатые люди в длинных одеждах. То ли это бывшие города, то ли в этих песках такое пространство называется городом. Очень серьезно, с пугающей технологической толковостью обсуждают проблему пещер — они, террористы, спрячутся в пещеры, они там привыкли прятаться, там у них и вода, и дети, и семьи, и склады, и высшая власть, там и есть их жизнь — под землей, под песком. И говорят, есть опыт, как выкуривать их оттуда, как расставлять мины, чтобы взрывная волна пошла вниз большой волной и сожгла все. Это наш, российский опыт, и мы знаем, чем он кончился. Теперь с нами советуются. Очень интересно, как сжигать моджахедов в пещерах.

Песок, песок, все уходит в песок... Нет, не уходит, а превращается в песок. Всё... есть песок.

Песчаные пляжи Юрмалы. Очень хорошо их помню. Песок медленно нагревался и быстро остывал. Север. Я бегал по утрам три и даже четыре километра от Майори в сторону Булдури и обратно. Морской воздух наполнял не только легкие, а все сосуды, все мышцы, все клетки кожи. На исходе четвертого километра я давал себе клятву больше не курить (я тогда очень много курил). Казалось, все решено, нечего больше добавить к этой наполненности ветром, к холодному песку под ногами, к предстоящему длинному дню тогда еще молодой жизни.