Андрей Балдин - Протяжение точки

В 1552 году через эти места прошел Иван Грозный, направляясь походом на Казань и поставил здесь деревянную крепость. Официальной датой основания города считается 1578 год.

33 Приключение Блудова в 1811 году было в метафизическом плане погранично: поднимаясь от лесной бездны в реальный, спасающий Арзамас, он двигался по вектору древней истории: из язычества в христианство. Блудов был человек весьма чувствительный к перемене духовного пространства (или сам о себе полагал такое), чуткий к сообщениям флюидов, к тому, что можно было бы назвать «голосом места».

34 По другим данным, неподалеку было имение Ушаковых. Но и в этом случае сохраняется духовный маршрут старшего Ушакова (тот же источник называет его не дядей знаменитого адмирала, но его дедом). Старший Ушаков, ушед из Петербурга, постригся в монахи в Санаксарском монастыре и до конца дней в нем подвизался.

35 Санаксарский монастырь (иногда пишут Синаксарский): его название местные жители понимают как свое, мордовское, заезжие моряки — как греческое. Сюда, в глубину материка, после канонизации Федора Ушакова в 2001 году, приезжают делегации моряков со всех флотов России, представители ее «морского целого».

36 Толстой ехал через Арзамас — на юг, в самом опасном для московита направлении, собираясь, сам не зная того, перешагнуть исследуемую нами ментальную границу, трещину между христианским и языческим помещениями души.

Толстой сам себе накликал это путешествие; черт его понес (он сам потом говорил, что черт) из Нижнего Новгорода в Пензу покупать лес. Зачем? Ему, в головокружении от внезапно свалившегося на него богатства, — за «Войну и мир», что печаталась выпусками, пошли серьезные гонорары — показалось, что лучшим вложением денег будет покупка леса. В Пензе обнаружился дешевый лес. Лев Николаевич, по его словам, решил, что нашел дурака, который ему за пять копеек рубль продаст, — и отправился из Нижнего в Пензу. Тут стоит еще раз взглянуть на карту: это тот самый миссионерский меридиан, на котором незаметно обламывается из русского мира в мордовский невысокая арзамасская «ступень». Соблазн ненужной, лишней выгоды заслонил от его внутреннего взора опасность такого перехода. Толстой шагнул, споткнулся на арзамасской духовной «ступени» — и провалился, как в яму.

37 Есть предположение, что именно эта дерзость провинциальных «первостроителей» изумила обе русские столицы и послужила поводом для выдумки Дмитрия Блудова. По Москве и Петербургу тогда пошли «арзамасские» разговоры о большом белом соборе, который прежде столиц будет праздновать победу 1812 года, за разговорами анекдоты; они дошли до Блудова — он вспомнил, что такое настоящий Арзамас. И когда пришла пора высмеять дерзкого Шаховского, осмелившегося напасть на Жуковского, Блудов написал свое «Видение», где поместил героя в арзамасскую глушь, где родятся одни нелепицы и несбыточные химеры.

38 Фамилия зодчего этому вполне соответствует: Михаил Коринфский, кстати, уроженец Арзамаса, ученик А.Н. Воронихина.

39 Таков, к примеру, Ярославль в «Войне и мире», в котором умирает Андрей Болконский. Ярославль даже не назван у Толстого (так страшен для него этот волжский предел), на то указывают косвенные замечания; также не названа Волга, просто написано — большая река, «большая вода». Для Толстого это не Волга, но сущий Стикс: по ней проходит граница между двумя мирами, жизни и смерти. Болконский перешагивает ее и умирает, тонет в белом поле толстовской бумаги.

40 Теперь это город Лев Толстой; название советских времен, показательное во всяком смысле, в том числе предельном — здесь город, огород, граница Льва Толстого и его языка.

41 Одной из целей «Экспедиции 10-го года» было миновать Астапово. Проехать дальше, понять, куда бежал Толстой. Он бежал, чтобы жить дальше; в самом деле, не собирался же он именно здесь остановиться и так умереть. Нужно было ехать дальше, отыскивать продолжение толстовской перспективы, искать на карте продолжение русского языка.

Это в общем и целом удалось. Мы миновали Астапово, продвинулись на восток, посмотрели город Раненбург (ныне Чаплыгин), тот самый, до которого два часа не доехал Толстой, и затем повернули на юг. К югу от Астапова был «найден» город Елец, где оставили о себе память Бунин и Розанов, на юг тек Дон, прирастая землями Платонова, Чехова, Шолохова — все за Толстым, после него, на других бумажных островах нижнего русского «моря».