Роман Попель: Блокадный дневник

Воздушный налет начался около двух ночи. Более беспощадной бомбардировки города не помню ни я, ни те блокадники, с которыми мне довелось говорить впоследствии. Под аккомпанемент непрекращавшейся зенитной канонады один за другим следовали взрывы авиационных бомб. Когда снаружи оглушительно загрохотало и от свирепого напора взрывной волны зашатались стены и заходил ходуном потолок подвала, я крепко прижался к матери. Сверху послышались зловещие удары о землю рушившихся кирпичных блоков. Люди в подвале в панике бросились к выходу — к массивной дубовой двери, окованной с обеих сторон стальными листами. От потрясшего дом взрыва ее перекосило, вместе с дверной рамой она заметно отклонилась от вертикали.

Следующие семь часов, когда мы отчаянно пытались вырваться из каменного мешка, остались в моей памяти самым страшным воспоминанием военного времени. В убежище имелся набор шанцевого инструмента — лом, кирка, заступ и два топора. Пробивались через верх — так, по мнению старичка-архитектора, у нас был наибольший шанс спастись. Работали поочередно. Львиная доля усилий легла на плечи молодого рабочего с военного завода. Сил у него оставалось больше, чем у других, он ловко орудовал ломом, выбивая из сводчатого потолка один кирпич за другим…

Я не был очевидцем того, откуда пришло спасение. От пережитого волнения и спертого воздуха я потерял сознание.

Во время налета погибло шесть человек — те, кто не спустился в убежище. Седьмой труп нашли через четыре года после войны, когда начали разбирать завал. Он лежал во дворе под обломком стены. Череп был раздавлен, словно яичная скорлупа, но кости рук, ног и грудная клетка повреждены не были. Погибший был нашим управдомом Губановым — отцом друга моего детства. Он бежал через двор, когда дом рухнул. Он был честным и справедливым человеком, инвалидом Гражданской войны, но до светлого Дня Победы дожить ему было не суждено.

В публикации сохранены особенности авторского написания.

Финский мальчик, чуть младше меня. После 1917 г. нашу большую квартиру «уплотнили» и в одну комнату поселили стариков-финнов Матвея Ламбертовича Кемпаса и его жену. В блокаду они умерли, и комнату заняла их дочь Лиля с сыном Тайстой.

Владимир Ростиславович Гардин (1877–1965) — народный артист СССР (с 1947 г.). Когда сгорел «Дом-сказка», его первую жену и сына временно поселили в нашу квартиру. «Дом-сказка» — доходный дом на углу Английского пр. и ул. Декабристов, причудливая смесь северного модерна и «национального стиля».

Борис Константинович Попель (1901–1964) — брат мамы, Зои Константиновны (1907–2002).

Так в детстве мы называли бабушку Ольгу Викторовну Попель (1878–1950), урожденную Висс. По матери она приходилась племянницей Николаю Николаевичу Пунину, в 1920—1930-х гг. мужу А. А. Ахматовой.

Дочь дяди Бори.

Родные художника Н. Д. Благовещенского.

«Танта Дина», до войны преподавала мне и Наташе немецкий язык.

Лидия Висс, жена бабушкиного брата Сергея Викторовича.

Мать моего приятеля Коли.

Запас папирос сделал до войны дядя Боря.

Погребцов, инженер, знакомый дяди.

Мой приятель по двору, сын управдома.

Мой приятель по двору.

Правильно Ядвига — бабушка Наташи по матери.

Жилец нашего дома, мой ровесник.

Михаил Яковлевич Лотоцкий, мой отчим, адвокат, умер во время блокады.

Мария Георгиевна Мочалова, художница, подруга матери.

Родственник бабушки. Погиб в 1944 г. под Нарвой.

Наша бывшая домработница.

Елена Ивановна Барташевич, подруга матери, была в эвакуации.

Здесь запись в дневнике обрывается, дальше страницы вырваны.