Федор Раззаков - Чтобы люди помнили

Словом, я прочитал по картам: „Через три дня вернётся ваш муж“. Бабушка всегда называла цифру три, когда говорила о чём-то очень близком, скором.

Женщина выслушала меня, заплакала и убежала, а я получил от бабушки по морде… А через три дня приехал муж той женщины. Вот это было дело!..

После этого начался форменный террор — ко мне пошли люди. Стоило одному сбыться, и об этом говорили все, а о том, что в девяти других случаях я попадал пальцем в небо, никто не думал. Вся Йошкар-Ола знала, что пацан с Новостройки (так назывался район, где мы жили) точно предсказывает судьбу… Когда мама пыталась усовестить бесконечных посетителей и объяснить, что мальчику нужно иногда и в школу ходить, ей говорили: „Отойди, женщина, пусть дитё скажет“. Правда, в какой-то момент это стало чуть ли не основной статьёй дохода в нашей семье.

И всё-таки нам пришлось бежать, возвращаться раньше времени из эвакуации. Мы приехали в Москву зимой 43-го, не имея ни денег, ни продовольственных карточек. Для меня те гадания на картах закончились нервными припадками, в результате чего я в том же году попал в Кащенко…

Тогда же со мной произошла ещё одна жуткая история. Много позже я посмотрел „Виридиану“ и понял, что рассказанное в фильме Бюнюэлем мною было пережито в действительности. Однажды слепой инвалид дал мне потухший окурок и попросил сбегать прикурить. Я сделал, как просили, а потом с ужасом услышал, как мой слепой рассказывал приятелю, что у него нашли сифилис. Мне было 14 лет, и о сифилисе я кое-что уже знал. От страха чуть не умер. Прибежал домой, стал лихорадочно полоскать рот. У нас был одеколон „Кармен“, я вылил себе в рот чуть не весь флакон… Уже прощался с жизнью, так как думал, что болезнь неизлечима, но меня, к счастью, пронесло. То ли у слепого не было сифилиса, то ли советская „Кармен“ за полтора рубля убила всех микробов…»

В 1947 году Быков закончил десять классов и решил связать свою жизнь с искусством. Ещё в 1939 году он стал посещать театр-студию Дома пионеров. Мама целиком и полностью разделяла выбор сына, чего нельзя было сказать об отце — актёров он откровенно не любил. Однако и он особо перечить не стал.

Вместе со своим закадычным другом Виктором Соколовым (в войну он осиротел, и его приютила мать Ролана) Быков подал документы сразу в три учебных заведения: ВГИК, ГИТИС и в Школу-студию МХАТа. И что удивительно: Соколова приняли в ГИТИС, а Ролан везде «пролетел». Уж очень мал ростом был, да и дикция у него тогда была очень плохой. Он расстроился настолько, что хотел броситься под трамвай, но рядом, на счастье, оказался его приятель — Артём Иноземцев, который и удержал от рокового шага. Он же посоветовал не отчаиваться и попробовать поступить в Театральное училище имени Щукина при Театре имени Вахтангова. Как это ни странно, но в это заведение нашего героя приняли, хотя и рост и дикция у него оставались прежними.

Быков учился на курсе старейших актёров Вахтанговского театра Н. Шихматова и Л. Львовой и считался одним из самых талантливых студентов. Его поразительной работоспособности удивлялись тогда многие. Сравнить его можно было разве что с Михаилом Ульяновым, который за время учёбы умудрился подготовить около 50 ролей! У Быкова их было немногим меньше.

После окончания училища в 1951 году Быков попал в труппу Театра юного зрителя. Его первый оклад там был мизерным — 33 рубля 50 копеек. На жизнь этих денег, естественно, не хватало, и ему приходилось подрабатывать на стороне — по воскресеньям он вёл драматический кружок. Причём за эту работу он получал зарплату в два раза выше, чем в театре, — 60 рублей. Правда, и свободного времени при такой загруженности у него практически не оставалось.

В ТЮЗе Быков познакомился с актрисой Лидией Князевой (она была чуть старше его) и женился на ней. У них родился сын Олег.

Между тем своим положением в ТЮЗе Быков был недоволен. Во-первых, роли ему там доставались проходные, во-вторых — он бредил режиссурой. Поэтому в 1957 году он покидает театр и совершает невозможное — открывает самодеятельный Студенческий театр при Московском государственном университете (он располагался в Доме культуры гуманитарных факультетов МГУ на улице Герцена). Вот что сам он об этом рассказывает: «Когда в 50-е годы я без всякого разрешения открыл театр в Москве, то и дураку было ясно, что по мне Сибирь плачет. А я решил, что как-нибудь проскочу: ЦК подумает, что МГК разрешил, МГК посчитает, что это дело комсомола, комсомол спишет на профсоюз… Главное, чтобы красную ленточку Яблочкина перерезала. Яблочкина — это гарантия государства. Так и получилось: пришла Яблочкина, взяла в руки ножницы и… Так по сей никто и не знает, что театр незаконнорождённый».