Анджей Вайда: Кино и все остальное

«Почему в предвоенной Польше, свободной и на свой лад демократической стране, ежегодно снималось несколько десятков фильмов, из которых ни один не имел ни малейшего значения, а в угнетенном коммунистическом крае под властью цензуры родилась польская кинематография, которая заняла свое место в мировом кино? Я думаю, что в этом парадоксе содержатся предпосылки всех наших взлетов и падений», — пишет в своих мемуарах Анджей Вайда, один из самых ярких и известных польских режиссеров.

Вайда рассказывает о годах учебы в Киношколе, кузнице «нового кино Польши», о движении «Солидарность», о творчестве — своем и коллег, излагает взгляды на развитие театрального и киноискусства, делится планами на будущее.

Россия, русская культура занимают особое место в творчестве Анджея Вайды.

На его счету немало пьес и фильмов по произведениям русских классиков.

Один из первых фильмов Анджея Вайды «Канал» (1957 г.) был удостоен специального приза Международного кинофестиваля в Канне, а после премьеры фильма «Пепел и алмаз» режиссер стал признанной фигурой не только польского, но и мирового кинематографа.

Второй мировой войне и трагическим временам оккупации Польши Вайда посвятил еще несколько картин, но сугубо военной тематикой свое творчество не ограничил.

Он успешно работал в жанре современной психологической драмы («Человек из железа» и «Человек из мрамора»), а особую известность получил как мастер экранизации литературной классики — от Шекспира до Булгакова.

Работу в кино Вайда совмещает с деятельностью театрального режиссера.

В 2004 году он осуществил свою давнюю мечту — поставил спектакль «Бесы» по мотивам романа Ф. М. Достоевского в московском театре «Современник».

Перевод с польского И. Рубановой

Моя первая встреча с Москвой состоялась в разгар суровой зимы. Все было в точности, как в польской присказке: «холодно, темно, до дому далеко»… Но уже тогда я понял, что здесь в трудных, временами нечеловеческих условиях живут потрясающие люди. Я имею в виду не только выдающихся художников, но прежде всего зрителей моего фильма «Поколение», показанного в существующем и по сей день кинотеатре «Ударник» и принятого здесь лучше, чем где бы то ни было.

Было это зимой 1954 года, времена стояли не самые лучшие, в воздухе висела какая-то мрачная тайна, проникнуть в которую не было никакой возможности, в особенности мне, 28-летнему режиссеру из Польши. Постепенно, с каждым новым приездом сюда, я учился России, добросовестно стараясь постичь то, что видел и наблюдал собственными глазами.

…Давным-давно, как говорится в сказках, в Москву со своим фильмом приехал Микеланджело Антониони. Прямо из аэропорта его повезли на показ «Приключения». На огромной площади перед кинотеатром стояла гигантская, плотно сбитая толпа. Изумленный, он спросил:

— Что делают здесь эти люди?

— Они хотят увидеть ваш фильм, но не волнуйтесь, мы как-нибудь пробьемся к входу.

— Нет, — сказал Антониони. — Разрешите мне задержаться. Я должен этим налюбоваться…

Независимо оттого, соответствует этот рассказ действительности или имеет фольклорное происхождение, он замечательно точно передает чувства режиссеров, приезжавших в СССР со своими фильмами. Наши картины здесь всегда ждали с нетерпением. Именно зрители были стимулом и действующими лицами тех настоящих праздников кино, в которые выливались наши встречи. Поражало почти религиозное отношение к искусству и художникам, мы чувствовали, как глубоко укоренено оно в психологии этих людей.

Разумеется, существовали и те, кто соблюдал, чтобы горячие чувства к зарубежному кино не переросли в нечто большее. Именно поэтому, когда мы — уже в перестройку — приехали в Москву с фильмом о «Солидарности» «Человек из железа», кто-то постарался сделать так, чтобы гигантский большегруз заслонил огромный рекламный щит около кинотеатра «Варшава» и перегородил вход в него. Во время торжественного показа картины с машины продавали картошку.

Я всегда дорожил дружескими отношениями с теми, кто в этих невероятных условиях делал фильмы. Я поражался их смелости и стойкости в условиях, которые мы только отчасти чувствовали на себе. Здесь всегда на банальный вопрос режиссера режиссеру: «Что ты сейчас делаешь?» звучал один и тот же ответ: «Пробиваю фильм». Так определялась борьба с кинематографическими или политическими властями за утверждение и запуск в производство сценария или за выпуск готовой картины на экраны. Это «пробивание» длилось годами. Правда, и сценарий «Человека из мрамора» ждал своего часа 12 лет, но я-то за эти годы сделал десять других картин. А коллеги в СССР ждали и ждали решения судьбы своего очередного фильма и не имели никаких шансов параллельно делать что-нибудь другое. Я с грустью смотрел, как идет время, а на экране и сцене появляется так мало произведений, рожденных замечательными помыслами и планами моих московских друзей.