Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

Когда Жуковский, нарушив слово, данное Геккерену, который, конечно, именно этого и хотел, рассказал Пушкину о возможном браке Дантеса с Екатериной Николаевной в надежде, что сообщение успокоит поэта, случилось нечто им не предвиденное. Пушкин пришел в бешенство. Он увидел в этом проекте явное желание уклониться от поединка. Пушкин в рассеянности не замечал вовсе романа своей свояченицы с Дантесом, но зато он помнил признания самой Натальи Николаевны, которая, между прочим, по свойственной ей глупости, могла преувеличивать страсть своего обожателя, хвастаясь своими чарами. Эти ее «чары» не давали ей покоя даже под старость, когда она нарожала немало детей [1197] …нарожала немало детей… — В браке с П. П. Ланским Наталья Николаевна родила троих дочерей — Александру, Софью и Елизавету. и состояла в браке с П. П. Ланским. Пушкин не поверил в подготовлявшийся брак Дантеса. Он думал, что разговоры о браке нужны Геккеренам только для того, чтобы выиграть время. А ему, Пушкину, хотелось поскорее покончить с Дантесом, чтобы начать борьбу с более опасными и вооруженными врагами.

13 или 14 ноября произошло, однако, свидание Пушкина с Геккереном в квартире Е. И. Загряжской. Геккерен официально заявил о том, что Дантес женится на Екатерине Николаевне Гончаровой. Пушкин, толкуя этот проект как вынужденный и унизительный для Дантеса, отказался от вызова. Настаивать на дуэли было уже невозможно. Но через день или два Дантес, испугавшийся за свою кавалергардскую репутацию, послал Пушкину письмо с вопросом, по каким мотивам он теперь отказывается от поединка. Это письмо вызвало новое негодование Пушкина. Незадолго до этого письма Пушкин встретил В. А. Соллогуба, гулял с ним и ласково разговаривал. Соллогуб в разговоре по поводу подметных писем предложил себя в качестве секунданта на случай возможного поединка. «Дуэли никакой не будет, — сказал Пушкин, — но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения…» Потом они зашли к оружейнику. Пушкин приценивался к пистолетам, но не купил по неимению денег. Они заходили также в книжную лавку Смирдина, где Пушкин сказал свой экспромт о неприятности «наступить в Булгарина», посещая смирдинскую лавку.

16 ноября на обеде у Карамзиных В. А. Соллогуб сидел рядом с Пушкиным. Во время общего веселого разговора поэт вдруг нагнулся к своему соседу и сказал скороговоркой: «Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснении не соглашайтесь…»

Потом он продолжал шутить и разговаривать как ни в чем не бывало.

«Я остолбенел, но возражать не осмелился, — пишет Соллогуб в своих «Воспоминаниях». — В тоне Пушкина была решительность, не допускавшая возражений».

Вечером Соллогуб был на рауте у графа Фикельмона [1198] Фикельмон Шарль Луи Карл Людвиг (1777–1857) — граф, австрийский посланник в Петербурге, литератор, публицист. . Любопытно, что все дамы были в трауре по случаю смерти Карла X. Одна Екатерина Николаевна Гончарова отличалась от всех своим белым платьем. За нею ухаживал Дантес. Пушкин приехал поздно и без жены. Соллогуб уверяет, что Пушкин подошел к Екатерине Николаевне и запретил ей разговаривать с Дантесом. Позднее Соллогубу передавали, что будто бы Пушкин сказал что-то резкое и грубое самому Дантесу. У Соллогуба и Дантеса тоже был разговор. Кавалергард уверял Соллогуба, что не понимает, чего от него хочет Пушкин. Дантес согласится, конечно, на поединок, но сам вовсе не желает ни ссор, ни скандала.

На другой день была метель. Дул страшный ветер. Соллогуб поехал к Пушкину, который повторил свои требования. От него молодой человек поехал к д'Аршиаку.

Тот уверял Соллогуба, что «всю ночь не спал», придумывая выход из создавшегося положения. Д'Аршиак показал экземпляр «диплома», первое письмо Пушкина, записку Геккерена с просьбой отложить поединок, второе письмо поэта, в котором он берет свой вызов назад на основании слухов, что господин Дантес женится на его свояченице.

«Я стоял пораженный, как будто свалился с неба, пишет Соллогуб, — об этой свадьбе я ничего не слыхал, ничего не ведал и только тут понял причину вчерашнего белого платья, причину двухнедельной отсрочки, причину ухаживания Дантеса. Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел. Мера терпения преисполнилась. При получении глупого диплома от безымянного негодяя Пушкин обратился к Дантесу, потому что последний, танцуя часто с Н. Н., был поводом к мерзкой шутке…» Соллогуб не догадывался или делал вид, что не догадывался об истинном смысле пасквиля. «Самый день вызова, — пишет он, — неопровержимо доказывает, что другой причины не было. Кто знал Пушкина, тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но что даже при первом подозрении он не стал бы дожидаться подметных писем. Одному Богу известно, что он в это время выстрадал, воображая себя осмеянным и поруганным в большом свете, преследовавшем его мелкими беспрерывными оскорблениями. Он в лице Дантеса искал или смерти, или расправы с целым светским обществом…»