Михаил Герасимов - Пробуждение

Вечером я проводил капитана и проехал с ним почти полдороги до штаба дивизии. Ехали молча, думая каждый о своем, а сзади на двуколке везли вещи капитана. Прощаясь, мы поцеловались. Мне от души было жаль Владимира Николаевича: его жизнь не удалась, обладая замечательным мастерством скрипача, а также будучи в общем неплохим человеком, лучше многих, он тем не менее был несчастлив. Я пожелал ему всего хорошего.

Наконец возвратился из отпуска Линько. Говорит: задержался потому, что был болен, хотя по внешнему виду не скажешь, чтобы он страдал недостатком здоровья. Он выглядел как-то особенно бодро, говорил, что все идет хорошо, революция развивается и недалек час, когда буржуазно-демократическая революция перерастет в социалистическую. Пояснил нам разницу между этими революциями, а также роль партии большевиков в развитии революции. Первым долгом нужно завоевать большинство в Советах. За это теперь идет борьба.

— А наши комитеты?

— То же самое — и в них должно быть большевистское большинство.

— А где же найдешь столько большевиков, ведь их у нас в полку, сам знаешь, раз, два и обчелся.

— Ничего. В партию вступят новые члены. Главное же в том, чтобы беспартийные члены комитета пошли за большевиками. В этом сейчас все дело. Тогда и будет наше большинство, хотя бы нас и было меньше, чем эсеров с меньшевиками.

— А как будет с Обществом офицеров? Ведь это явные черносотенцы.

— Будь спокоен — прижмем их.

— Лучше было бы их... — я сделал выразительный жест.

— Пока нельзя. Пока демократия для всех. Однако никакие распоряжения общества для не состоящих в нем необязательны. Так что продолжайте быть твердыми и за ними не идите. Обсудим этот вопрос на президиуме.

Видимо, Линько сдержал свое слово. Больше никаких циркуляров от общества мы не получали, его активные члены приумолкли, как будто их и не было. На следующем заседании полкового комитета хотя и по-прежнему не обошлось без обильной словолитни, но обстановка уже не складывалась в пользу эсеров и меньшевиков. Наоборот. Они получали серьезный отпор не только от большевиков, но и от некоторых беспартийных. Линько — он теперь председатель комитета — даром время не терял.

Весть о восстании Корнилова всколыхнула солдат, как никогда. Весь полк бурно митинговал. Слышались угрозы по адресу контрреволюционного офицерства. Общими были требования: «Раздавить гада!», «Долой Временное правительство!», «Долой соглашателей!», «Да здравствует мир, долой войну!» Солдаты выдвинули требование удалить из полка ряд офицеров. Полковой комитет получил несколько списков и принял решение откомандировать двадцать три офицера. Командир полка не соглашался. Ему пригрозили, что в таком случае вопрос будет решать дивизионный комитет, а за безопасность всех офицеров полковой комитет не отвечает. Командир полка сдался и приступил к переговорам с командованием дивизии.

Занятия не проводились. Роты с утра митинговали. После заседания полкового комитета я вызвал фельдфебеля и приказал ему вывести завтра роту на занятия, как обычно. Нужно сказать, что большинство офицеров сидело по квартирам и старалось не показываться солдатам на глаза. Из младших офицеров у меня остались только Хлевтов и Щапов, а двое уехали в отпуск. Утром за пять минут до выхода на занятия мы втроем подошли к расположению роты. Все солдаты собрались в одной землянке. Я слышал гул голосов, выкрики: шел митинг. Однако у входа меня встретил дежурный, подал положенные команды и отрапортовал. Гул в землянке стих. Приняв рапорт и не давая «Вольно», я вошел в землянку. Солдаты густо заполняли ее, проход был тоже забит. Я пошел в дальний конец землянки. Солдаты, теснясь, расступались. За мной шли Хлевтов и Щапов. Дойдя до конца, я повернулся лицом к роте, сделал паузу и затем поздоровался. Важно было услышать ответ на приветствие. Солдаты привычно, дружно прокричали: «Здрав жлам, гсдин поручик». Последовало «Вольно». Я был удовлетворен: рота оставалась в руках.

Объяснив солдатам создавшееся положение, я сообщил им решение полкового комитета и прочитал список офицеров, подлежащих откомандированию. Решение полкового комитета солдаты встретили криками: «Ура!», «Давно пора». Дружным «ура» солдаты сопроводили прочитанные мной фамилии Желиховского, Мякинина, Зубкова и других ненавистных офицеров. После этого рота пошла на занятия. Я сократил их, разрешив заниматься только до обеда. Затем мы с Щаповым по молодости лет хвалились друг перед другом, что наша рота единственная вышедшая на занятия. Хлевтов благодушно говорил: «Не хвастайтесь, не хвастайтесь. Посмотрим еще, что дальше будет».