Александр Семченко - Молодежь семидесятых

Нужно сказать, что я попросил администрацию Бутырской тюрьмы, где сидел, оставить меня в отряде рабочих, которые обслуживают тюрьму, но увы, мне отказали, сказав: «вас тут многие знают, еще по воле, и нам будет трудно вас охранять, а поэтому мы предпочитаем от вас избавиться». Я старался, на всякий случай, подружиться с тюрьмой, работал в системе теплоснабжения Свердловского района города Москвы, понимая, что рано или поздно там окажусь, но увы, это сослужило мне не самую добрую службу.

Я поехал на пересылку. Было холодно. Это был март месяц. Нас привезли в пересылочную камеру, стекол и даже рамы в оконном проеме не было. В камере было не на много теплее, чем на улице. Ночью я спал в ватных штанах, в шапке ушанке и телогрейке, укрывшись матрасом сверху, но согреться и уснуть было невозможно. Кто провел ночь на морозе в пятнадцать градусов, тот меня понимает. Утром нас стали вызывать и размещать по камерам. Меня поместили в камеру 514, которую выводили ночью на работу. Это могла быть расчистка снега или разгрузка продуктов. Каждую ночь приезжала машина – «хлебовозка» и мы разгружали поддоны с хлебом. Интересно, что между поддонами обычно мы находили от 10 до 20 батонов белого хлеба. Сердобольные женщины работавшие на хлебозаводе, знали, что машина пойдет в тюрьму и пытались помочь заключенным, засовывая, между поддонами с черным хлебом, батоны белого. Нам разгружавшим машину, всегда доставалось по батону белого хлеба и это была определенная награда за ночную работу. Там я узнал, что из этой камеры, тех у кого небольшой срок и общий режим, могут оставить работать в отряде по обслуживанию тюрьмы. Это особая категория людей и среди них самый большой отряд – это те, которые раздавали похлебку, так называемые «баландеры» (от слова «баланда»). Заключенные их не любили и доехать благополучно по этапу для «баландера» было проблематично. Их знали в лицо в камерах и обычно возникали конфликты с ними при раздаче пищи. К другим категориям заключенных, работающих в отрядах обслуги, отношение было более ровным и мне казалось нормальным остаться в таком отряде. У моей жены только что родился шестой ребенок и я не представлял, как она с двумя малыми детьми сможет посещать меня, если отправят куда‑то, и поэтому приложил все усилия, чтобы остаться в тюрьме в Москве. Я написал заявление и, о чудо, меня оставили. Случилось это в очередной отпуск нашего «кума» — оперативного работника, который как бы осуществляет функции КГБ среди МВД. «Кум» бы не оставил меня, ведь к верующим людям было особое отношение, но его не было, а моя статья не вызвала подозрения у начальника отряда – три года общего режима, человек с образованием. Так меня перевели в отряд, который обслуживал тюрьму. Прошел месяц, вышедший из отпуска «кум» потребовал дела заключенных, оставленных на «рабочке» и мое дело оказалось перед ним. Он пришел в ярость, но вышел уже приказ подписанный начальником тюрьмы, о переводе меня в отряд и что‑то менять было поздно, кроме того однажды, в беседе со своим отрядным я спросил: «почему нет горячей воды, а белье нам выдают мокрое после бани, это чтобы мы скорее умерли?» Он ответил, что нет. Здесь необходимо сделать отступление. Отношения между заключенными и администрацией всегда были враждебные. «Мент поганый!» — это самое безобидное, что звучало в адрес наших охранников, а они в свою очередь, не церемонились в обращении с заключенными. Работник тюрьмы не имеет права пожать заключенному руку. Это строжайше запрещено процессуальным кодексом, ибо заключенный усечен в правах. Один заключенный рассказывал, как они три раза разгружали ящики со стеклом и все три раза уронили эти ящики и сделали это с удовольствием. Я читал где то, как заключенный ко дню открытия 22 съезда КПСС, нанес на ухо наколку: «подарок 22 съезду КПСС». За это он был наказан и отсидел 15 суток в штрафном изоляторе, а в день открытия съезда он отрезал себе ухо и бросил в «кормушку». Заключенный в тюрьме очень бесправен и единственное, что он может сделать – это пописать в свой суп, чтобы потом его съесть, поскольку другой альтернативы навредить тюремщикам нет. Мне казалось, что администрация только и думает, как нас уничтожить. Но это было не так.

Я спросил: «Что с водой?» и ответ удивил меня: «Да поломано, а сделать некому. Какие‑то проблемы с водонапорной башней». Я сказал: «Отведи меня туда, я в этом разбираюсь». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять в чем проблема. Два мощных насоса гоняли воду по, так называемому, малому кольцу, а о обратные клапаны не работали. Расходовалась электроэнергия, а воды становилось все меньше. Я сказал: «Закройте эту задвижку, а вот эту откройте. Насосы выключите совсем». В результате, везде появилась вода, а на меня стали смотреть, как на какого‑то волшебника. За это мне разрешили первую внеочередную передачу продуктов объемом в пять килограммов. Все это случилось в период отпуска «кума» и когда потом он требовал отправить меня на этап, начальник хозяйственного управления и начальник тюрьмы вступились за меня. Меня определили в столярную мастерскую, где я и проработал полтора года, одновременно присматривая за внутренней котельной. В тюрьме были проблемы с запчастями для котельной и я звонил своим знакомым в Москве и просил привести задвижки, насосы и разное другое. Так я впервые подошел к телефону и позвонил на волю. Чувство было такое, словно ты звонишь на Марс, какому‑то марсианину. Весть о том, что Семченко может звонить по телефону сыграла со мной не самую хорошую шутку. Меня называли предателем и чекистом. Кто же еще мог, с точки зрения заключенных, звонить по телефону на волю. Мои же друзья привозили разные необходимые запчасти для тюремного хозяйства и какие‑то вещи и продукты передавали мне. Так потянулись тюремные дни, размеренные и однообразные.