Григорий Климов - Откровение

А я смотрю на него и думаю: "Недаром у тебя, дядя, детей нет. И реакция у тебя та же самая, что и у Бармина. Правильно о вас говорят - один за всех и все за одного".

Кстати, имя Маламут по-еврейски означает религиозный учитель, т.е. он был, похоже, из рода раввинов. К тому же Чарли был старым и заслуженным троцкистом и даже переводил книги Троцкого на английский язык. А хвалебное предисловие к книге Бармина "Тот, который сбежал" написал Макс Истман, тоже старый троцкист, женатый на Елене Крыленко, родной сестре знаменитого наркома юстиции Н. В. Крыленко, который, в свою очередь, ликвидировал в Москве всех этих троцкистов, и которого потом тоже расстреляли.

Прямо какой-то змеиный клубок обнаружился, где все эти змеи кусают друг друга за хвост - в точности по первому закону марксизма о единстве и борьбе противоположностей.

Решил я тогда заново перечитать и книгу Бертрама Вольфа "Трое, которые сделали революцию". Эта книга была о Ленине, Троцком и Сталине. Автор - еврей-троцкист, крупный историк и социолог, один из основателей американской компартии, член Исполкома Коминтерна, а позже - советник Госдепартамента США и "Голоса Америки", профессор Гуверовского "Института по вопросам Войны, Мира и Революции"... То есть он - человек авторитетный.

И вот этот авторитетный троцкист пишет в своей книге, что Троцкий уже в возрасте 20 лет, сидя в жандармской тюрьме в Одессе, специально выписывал, штудировал и конспектировал книги по масонству, и даже имел на эту тему солидные конспекты - тетради в черных клеенчатых переплетах, общим объемом ни много ни мало - свыше 1.000 страниц. Однако все эти черные конспекты потом куда-то бесследно исчезли и в собрание сочинений Троцкого не попали.

В других же серьезных книгах прямо пишут, что пламенный вождь пролетариата Леон Троцкий был масоном. Таким образом получается, что троцкизм - это масонство в коммунистической партии, т.е. это было как бы левое крыло масонства.

Помимо книги профессора Вольфа я проштудировал тогда и много других серьезных книг на эту тему. В том числе и книги из другого лагеря, т.е. книги религиозные (в основном -католические). Из этих книг мне стало ясно, что масоны - это тайные общества, состоящие из людей, которых в средние века называли колдунами, ведьмаками и ведьмами. Средневековая инквизиция обвиняла их тогда в пакте с дьяволом и иногда даже сжигала на кострах, а спустя 500 лет советская инквизиция называла их троцкистами и стреляла их в подвалах НКВД.

Хороший пример - троцкист Бармин, троцкист Маламут и молоденькая ведьма-лесбиянка Наташа фон Мейер, моя бывшая "идеальная невеста". Бармин сбежал из СССР во время Великой Чистки, когда его хотели расстрелять. Да и троцкист Маламут, будь он в СССР, тоже попал бы под расстрел. Ведь Вышинский тогда во всеуслышанье требовал беспощадно расстреливать всех этих "врагов народа", как бешеных собак.

А позже выяснилось, что и Бармин, и Маламут - таки да, были душевнобольные люди. Значит, Вышинский был прав, говоря о бешеных собаках. Знали они тогда, кого стреляли.

Бальзак говорил, что имя человека частенько влияет на его судьбу. Имя профессора Вольфа, написавшего эту интересную книгу, по-немецки означает "волк". Вполне возможно, что это был его псевдоним, т.е. партийная кличка, которую человек подбирает в соответствии со своим характером. Кстати, Гитлер тоже любил слово "волк". Его штаб-квартира во время войны так и называлась - Вольфсшанце, то есть волчье логово. Так что психоаналитически профессор Вольф и Гитлер - были из одной волчьей стаи.

И в биографиях Сталина, опубликованных на Западе, тоже пишут, что при встречах с иностранными дипломатами Сталин любил рисовать на бумаге волчьи морды. Одну за другой, пока не получалась целая волчья стая. Из этого западные психологи сделали заключение, что у Сталина была мания преследования. Поэтому, дескать, он и стрелял своих политических врагов, как бешеных собак, как политическую волчью стаю. Еще в древнем Риме философ Плавт писал о таких людях: "Homo homini lupus est" - т.е. человек человеку волк.

Приехав в Нью-Йорк, я снял себе большую студию на четвертом этаже на Риверсайде в районе 114-й улицы - у самого Колумбийского университета. Риверсайд тогда был, пожалуй, самое красивое место в Нью-Йорке - набережная Гудзона с променадом и парком. В студии у меня было три окна с чудным видом на Гудзон и огромная двуспальная кровать. Что еще нужно холостяку?

Сидел я тогда у окна, любовался закатами над Гудзоном, который в этом месте был широк, как Волга, покуривал трубку с хорошим табаком и неспешно писал свой роман о советских людях нового типа - о "ГОМО совьетикус".