Вадим Бойко - После казни

Потолок камеры подпирали несколько бетонных колонн. Между ними были две вертикальные трубы, оплетенные проводом, внизу дырчатые. Сквозь бетонный потолок и крышу газовой камеры эти трубы выходили на поверхность и там заканчивались герметичными клапанами, в которые эсэсовцы засыпали «Циклон», то есть кристаллизованную синильную кислоту. Она вступала в реакцию с воздухом и превращалась в сильнодействующий отравляющий газ.

Для отравления тысячи человек хватало одной банки «Циклона», причем этот процесс длился не более 15 минут. За четыре года освенцимские эсэсовцы получили 20 тысяч килограммовых банок кристаллов-убийц.

Кристаллы по трубам падали в газовую камеру, рассыпаясь сквозь дырки в трубах по бетонному полу. Вверх начинал струиться газ, который тяжелыми волнами расползался вокруг, поднимаясь все выше. Обреченные приходили в неистовство, метались по всему помещению, затаптывая более слабых, стараясь убежать от смертоносных волн, рвали кожу лица, лезли на стены, сходили с ума. И гибли в страшных мучениях…

Несмотря на сверхсекретность, узники Освенцима, в особенности подпольщики, знали все о газовых камерах и крематории. Знали и мы. В газовой камере людей охватила дикая паника. Сотни полуживых ползали по бетонному полу, рыдали, взывали, истошно кричали, проклиная фашистских палачей. Это была ужасная агония фактически уже уничтоженных людей. Почти никто уже не имел сил подняться на ноги. Многие покалечились при падении на бетонный спуск. Сломанные руки и ноги, позвоночники, разбитые головы, зияющие раны…

Наверху заканчивалась разгрузка. Там произошла небольшая заминка. Пьяный в честь Нового года эсэсовец-шофер (дело было 31 декабря 1944 года) перекинул самосвал не точно над спуском, а немного дальше, и зондеркомандовцам пришлось вручную бросать в подземелье полсотни узников.

Прозвучало три коротких гудка. Я видел, как эсэсовец, заглядывавший в нашу душегубку через глазок, уже натянул противогаз. Пустили «Циклон»?! Неожиданно погас свет. Люди замерли. Значит, конец. Минута мучений — и все.

Но это была воздушная тревога. Налет американских самолетов. Погасли освещенные полосы, прожекторы на сторожевых башнях, фонари на дорогах, лампочки во всех помещениях, фары автомобилей. Я понял, что обесточена и колючая проволока, которой был опутан весь лагерь.

В кромешной тьме я бросился вверх, к двери. Зацепился за трупы, споткнулся, упал, но поднялся и на карачках выбрался на воздух бесшумно, как белка. Помогло то, что был голый и босой…

И тут внезапно дали электричество. Я стоял, залитый светом, посреди пустой площадки. В шоке. А с вышки на меня уставился часовой, который только что в темноте пел рождественскую песню «Тихая ночь, святая ночь». Сейчас в меня ударят пули…

Я понял, что терять мне нечего, и почувствовал абсолютный покой. Но вместо пулеметной очереди услышал крик эсэсовца: «Эй, сумасшедший! Ты что здесь делаешь?» Отвечаю по-немецки первое, что пришло в голову: «Я решил прогуляться и поздравить вас с Новым годом». Он смеется: «Спасибо. А тебе не холодно?» — «На земле холодно, а на небе тепло». — «А где ты сейчас: на земле или на небе?» — «Между небом и землей». — «Чудесно! То есть ты висишь в воздухе?» — «Конечно. Вы ведь тоже висите в воздухе. Вы же на вышке». — «Ты кто?» — «Людвиг ван Бетховен». Почему так сказал, не знаю. «Откуда ты?» — «Берлин, Лейпцигерштрассе, 13», — называю адрес, услышанный от своего немецкого друга Франца Нордена четыре дня назад. «А чем ты занимался?» — «Фортепьянная фабрика Георга Гофмана». — «Как попал сюда?» — «Прилетел послушать «Тихую ночь, святую ночь». — «Понравилось?» — «Да, ведь пел ангел». — «А ты не боишься, что этот ангел выпустит в тебя небольшую очередь из этого симпатичного пулеметика?» — «Надо беречь патроны». — «Для чего?» — «Для решающего боя». — «С кем?» — «С Люцифером». — «Ну хорошо, Людвиг ван Бетховен, топай в барак и садись за рояль».

Мне надо было попасть в один из ближайших бараков. Но как проскочить сквозь ворота? И тут опять неправдоподобное везение: фашисты хлестали шнапс, встречая Новый год. Я на карачках прополз сквозь щель незапертой калитки и толкнул дверь барака в 15 метрах от ворот. Заперта!

Всего бараков было 40. Прошел 12 — все заперты. Падаю в снег, чувствую, что замерзаю. Неужели конец? Вдруг вижу — из дверной щели 13-го барака на мороз вырывается пар. Туда спрессовали тысячи три человек. Пробрался внутрь, нащупал в проходе возле четырехэтажных нар только что умершего узника (их сбрасывали с нар, чтобы освободить место спящим вповалку тысячам тел), натянул на себя его одежду и обувь. Втиснулся между спящими на первом ярусе и провалился в бездну…