Жорес Медведев - Из воспоминаний

Люди, сочиняющие подобные планы, и газеты, их публикующие, никак не могут относиться с симпатией к человеку, который, находясь в СССР, выступает по-прежнему за хороший социализм, и которому гораздо ближе пацифистские движения Запада, чем зловещие планы всеобщей милитаризации.

Я публично осудил высылку в г. Горький академика А. Д. Сахарова и еще более жестокие репрессии, которым подверглись в 1980–1981 годах более сотни советских диссидентов. Но я не могу солидаризоваться ни с большинством последних заявлений Сахарова, ни с многими другими аналогичными заявлениями, продиктованными главным образом чувством разочарования и отчаяния.

Итальянский журнал «Экспрессо» посвятил одну из статей судьбе советских диссидентов. Здесь имеется большая фотография А. Д. Сахарова, прощающегося с женой перед отъездом в Горький. И рядом фотография Р. Медведева, спокойно работающего в своем московском кабинете. Эти фотографии снабжены следующим текстом: «Какое заключение можно вывести? Может быть, вот какое. Медведев, который проницательно и смело изучал корни сталинизма, понял, что для европейского Востока подготавливается долгий путь репрессий и процессов. Единственный выход: самому “нормализоваться”, чтобы сохранить хрупкую надежду на возможную, хотя и в высшей степени отдаленную, демократическую эволюцию советской системы». [150]

Автор статьи в итальянском журнале К. Корби, видимо, также считает, что он сказал что-то особенно для меня обидное.

Но меня все эти заключения нисколько не задевают. И я не собираюсь «нормализовываться», но и не собираюсь выступать с какими-то отчаянными призывами к Западу; демократическая эволюция советской системы – это действительно не самое ближайшее будущее. Приблизить и ускорить эволюцию советской системы могут не вздорные планы А. Федосеева и не «хрупкие надежды», а продолжение систематической, настойчивой и непрерывной работы, в которой каждому желающему найдется место, если он будет заботиться о долговременном результате, а не о кратковременном и шумном «паблисити».

Из-за нерегулярной работы почты некоторые из материалов доходят до меня с большим запозданием. Так, например, я лишь недавно узнал о заявлении Л. Плюща о том, что все друзья будто бы покинули Роя Медведева. Когда А. Галича спросили незадолго до его гибели о «левом фланге» в движении диссидентов, он воскликнул: «Откровенно говоря, кроме братьев Медведевых я вообще уже не знаю, во всяком случае в Советском Союзе, никого, кто бы искренне считал себя марксистом… Во всяком случае среди моих знакомых они не попадались… Позиция братьев Медведевых вообще вызывает изумление… Никто до конца им не верит. Трудно сейчас верить разумным людям, обладающим той полнотой информации, которой обладают они, а между тем продолжающим упорно закрывать глаза на вещи совершенно самоочевидные. Стало быть, каждый в меру своей испорченности предполагает какие-то тайные замыслы, которые они ставят перед собой. Знаете, я человек не слишком испорченный и не предполагаю никаких зловредных умыслов… Но создается странное впечатление: вот идет человек, идет совершенно нормально, а на каком-то этапе по непонятной причине начинает спотыкаться. Прямо какая-то черная магия».

Я встречался с Галичем несколько раз перед его отъездом на Запад, и он читал некоторые мои книги и рукописи. Я уже не помню деталей наших продолжительных бесед, но хорошо помню, что тема «черной магии» тогда еще не возникала. В эмиграции взгляды людей нередко меняются очень быстро.

Мне уже приходилось говорить и писать, что среди советских диссидентов постепенно распространилась совершенно ложная система ценностей. О человеке начинают судить не по тому, что он сделал для движения, а по тому, сколько раз его подвергали допросам, обыскам, сколько лет он провел в лагере, ссылке или психиатрической больнице. Показательно, что в полемике с моим братом Л. Плющ не нашел ничего лучшего, как заявить, что если Жорес провел в «санатории» (речь идет о Калужской психбольнице) только семнадцать дней, то он, Плющ, провел около двух лет в тюремной психбольнице. Можно подумать, что длительное пребывание в тюремной больнице делает аргументы Плюща более убедительными!

Я признаю мужество людей, которые были подвергнуты за свои убеждения суровым репрессиям и, несмотря на это, сохранили эти убеждения. Сам я не попадал еще ни в тюрьму, ни в лагерь, ни в психиатрическую больницу. Моя судьба в СССР не является ни типичной, ни такой уж легкой, как это пытаются представить некоторые из оппонентов; жизнь и работа независимого ученого в СССР встречает множество трудностей со стороны властей, которые убеждены, что только люди, состоящие на государственной службе, могут писать и печатать свои книги, подчиняясь при этом всем требованиям цензуры.

Читать дальше