Михаил Козаков - Фрагменты

И. Васильев и О. Даль на съемках телеспектакля «Удар рога» по А. Састрэ, 1969

И. Васильев и О. Даль на съемках телеспектакля «Удар рога» по А. Састрэ

Даль мечтал, чтобы я сделал сценарий, пробил его и поставил «Преследователя» на ТВ, притом чтобы он играл, разумеется, Джонни, а лицо от автора, то есть Бруно, предназначалось им мне. Мы много болтали на эту тему, идея была заманчива, но осталась нереализованной по вполне понятным причинам. Кому, в самом деле, нужен телевизионный спектакль об американском саксофонисте наркомане и алкаше, пусть это даже сам великий Чарли Паркер? А Даль, конечно же, мечтал сыграть не Паркера, не Джонни, но самого себя в этой роли. Свое мироощущение. Свершись эта его мечта — может быть, он создал бы свою лучшую, интимнейшую роль в череде сделанного им в театре, в кино, на телевидении. Даль, мне кажется, мог бы сыграть в этой роли не что иное, как собственную судьбу, и — кто знает? — вдруг избежать тем самым своего преждевременного бегства навсегда?..

«…Джонни сидит в кровати. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, он схватил мою голову своими ручищами и стал чмокать меня в лоб и в щеки. Он страшно худой, хотя сказал мне, что кормят хорошо и аппетит нормальный. Больше всего его волнует, не ругают ли его ребята, не навредил ли кому его кризис… Отвечать-то ему, в общем, незачем, потому что он прекрасно знает, что концерты отменены и это сильно ударило по Арту, Марселю и остальным. Но он спрашивает меня, словно надеясь услышать что-то хорошее, ободряющее. И все же ему меня не обмануть: где-то глубоко за этой тревогой кроется великое безразличие ко всему на свете… Я знаю его слишком хорошо, чтобы ошибиться.

— О чем теперь толковать, Джонни. Все могло бы сойти лучше, но у тебя талант губить всякое дело.

— Да, спорит не стану, — устало говорит Джонни. — Но все-таки виноваты урны.

…Я не отрываясь гляжу на него.

— Поля, покрытые урнами, Бруно. Сплошь одни невидимые урны, зарытые на огромном поле. Я там шел и все время обо что-то спотыкался. Ты скажешь, мне приснилось, конечно. А было так, слушай: я все спотыкался об урны и наконец понял, что поле сплошь забито урнами, которых там сотни, тысячи, и в каждой пепел умершего. Тогда, помню, я нагнулся и стал отгребать землю ногтями, пока одна урна не показалась из земли. Да, хорошо помню, я помню, мне подумалось: «Эта наверняка пустая, потому что она для меня…»

В даровании Олега Даля, особенно молодого Даленка, в его, как принято говорить, актерской палитре были яркие, солнечные краски, а среди разнообразия его масок была и маска клоуна-простака. Иванушка-дурачок, который за чудом ходил, сыгранный в фильме Кошеверовой по сценарию Вольпина, — это не только один из многочисленных вариантов Даля на тему Иванов, Емелек и других дурашливых простаков, которые, как всем известно, то оборачиваются царевичами или королевичами, то отказываются от причитающегося им полцарства и уводят царевну из царского дома, а иногда и ей самой предпочитают свободу, да девицу-скромницу из родимого села, да бадью портвейна…

Если пройтись по списку всего сыгранного Далем в кино, то ролей сказочного — в буквальном смысле — репертуара окажется не слишком много. Ну, тот же Иванушка у Кошеверовой; роль в ее же картине «Старая, старая сказка», где Даль играл солдата, который с веселой песней на слова Галича пришагал в эту ленту из сказки Ганса Христиана Андерсена «Огниво»; две роли, Ученого и его Тени, в философской пьесе-сказке Шварца «Тень», экранизированной все на том же «Ленфильме» все той же Кошеверовой, которую Олег шутя называл «моя Куросавочка» или «Бабуля». (В «Старой, старой сказке» он, кстати сказать, тоже исполнял две роли — Солдата и Сказочника, лихую победительность, возможную и неизбежную в условном, придуманном мире, и беспомощность художника-мечтателя перед миром реальностей.)

Но когда я говорю о маске Ивана-Емели, я, разумеется, ни в коем случае всем этим не ограничиваюсь. Просто Далю не случайно предлагали такие роли, вот в чем дело, — он оставался Иванушкой-дурачком и тогда, когда играл Генриха в «Голом короле» и даже когда блистательно представлял сэра Эндрю Эгьючика в комедии Шекспира «Двенадцатая ночь», поставленной в «Современнике» английским режиссером Питером Джеймсом. Причем и андерсеновский солдат, и Генрих, и даже сэр Эндрю были очень русскими солдатами, свинопасами и сэрами.