Лев Анисов - Третьяков

В те годы люди, со вниманием следящие за происходящим в России, все чаще касались в разговорах религиозных тем.

Говорилось о том, что XIX век принес еще больший, нежели век предшествующий, надлом исконной русской жизни. Вольнодумие французских энциклопедистов внесло дух сомнения в сознание русского дворянина, а немецкая философия довершила дело угасания христианской души.

— Наш безграмотный народ более, чем мы, хранитель народной физиономии, — говорилось в особняке М. Ф. Соллогуб. — Дворянство, получив из рук Екатерины Великой власть, воспитанное в духе европейского просвещения, далекого от идей, идеологии монархической России, принялось разносить в провинции мысль о спасительности европейской цивилизации. А ведь Карамзин недаром усомнился в надеждах на век просвещения и, погрузившись в русскую историю, вынес оттуда драгоценное предчувствие национальных начал.

— Цельность духа, бытия как наследие православия сохранена и по сию пору в нашем народе, особенно крестьянстве, — горячо доказывал Иван Васильевич Киреевский.

Ему вторил Константин Сергеевич Аксаков:

— История русского народа есть единственная во всем мире история народа христианского не только по исповеданию, но и по жизни своей. Поняв, с принятием христианства, что свобода только в духе, Россия постоянно стояла за свою душу, за свою веру. Запад, приняв католичество, пошел другим путем. И эти пути совершенно разные, разные до такой степени, что никогда не могут сойтись между собой, и народы, идущие ими, никогда не согласятся в своих воззрениях. Все европейские государства основаны завоеванием. Вражда есть начало их. Не то в России.

— Неразборчивое усвоение чужого дало излишнее господство иноземцам и подорвало одну из важнейших основ для охраны самобытности — чувство и сознание своей народности, — замечал кто-то из гостей.

— Вот-вот, — позволял себе вступить в разговор отец Василий Нечаев. — Могу сказать одно: отмена патриаршества Петром Первым, принижение общественного положения священнослужителей, секуляризация церковного имущества в правление Екатерины, усиливающееся влияние католической и протестантской церквей — свидетельства тому. Западная Европа ныне взволнована смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства. А что, подумайте, может быть у нас, когда образованные круги и те полупросвещенные слои, которые вплотную примыкают к простому народу, желая быть его руководителем, все более теряют веру своих предков? — Помолчав, он продолжал: — По преданию, привычке, иногда из приличия известная часть общества еще по внешности остается в храме, посещает в большие праздники церковь, говеет, не ест скоромное на Страстной неделе. Но души их не холодны и не горячи, а едва теплятся и чадят. Разрушительный поток, вспомните слова государя Николая Павловича, прикоснулся союзных нам империй Австрийской и королевства Прусского и ныне угрожает России. В церкви, в церкви спасение русских.

Гости, собиравшиеся в особняке М. Ф. Соллогуб, много говорили о том, что неожиданно возникший спор о Святых местах, в который все очевиднее втягивались католики и православное духовенство, отстаивающее право обладания ключами от Вифлеемского храма, поддерживаемые, соответственно, Францией и Россией, не случаен, а только следствие тайно разыгрываемой игры, целью которой было столкнуть православную Россию с католической и протестантской Европой.

— Славянское влияние, распространяемое на Балканах, пугает Европу, — говорил один из братьев Аксаковых. — Объединившись, она выступит против нашего государства и оставит его в одиночестве.

— Они мечтают смести Россию монархическую, — замечал кто-то из гостей. — Тогда будет устранено труднопреодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей, как утверждают о том в Европе, общечеловеческой, то есть европейской или германо-романской, цивилизации. Россия же, все мы в том уверены, не есть лишь бесформенная и инертная масса, пригодная исключительно к тому, чтобы быть вылитой в любую форму европейской цивилизации и покрытой, по желанию, лоском английским, немецким или французским. Россия есть живой организм. Она таит в себе, в глубине своего существа свой собственный нравственный закон, свой собственный умственный и духовный уклад, и основная задача русского духа состоит в том, чтобы выявить эту идею, этот идеал русской жизни. Я согласен, тысячу раз согласен с вами, — обращался гость к отцу Василию Нечаеву, — только в церкви наше спасение. Против нее и ведется, и вестись будет неустанная, непримиримая борьба.