Когда допрос Мак-Кауна закончился, Эверетт остался доволен — он чувствовал, что победил, — и еще немного разрушил систему доводов обвинения. Очевидно, сухое, объективное и честное изложение полковника из Пентагона произвело на суд впечатление. Но адвокат ошибался, думая, что полковник Эллис так все и оставит. Эллис же понимал, что просто так отпускать такого свидетеля нельзя.
Неизвестно, что именно произошло в тот вечер и кто первый предложил тактику, которую на следующий день использовали против Мак-Кауна. Один заведомо предвзятый источник утверждает, что кто-то из немецкоязычных представителей обвинения подошел в тот вечер к бывшему рядовому Цвигарту и передал просьбу выступить в суде с заявлением о том, что это Мак-Каун вывел осажденных в Ла-Глез немцев через американские позиции, а за это предательство немцы отпустили его. Но Цвигарт якобы отказался оговаривать американца, и после нескольких угроз и пары обещаний (ведь и самого Цвигарта обвиняли в убийстве) представитель обвинения сдался и ушел из камеры.
Правда это или нет, но на завтрашнем судебном заседании полковник Эллис, не стесняясь, перешел к злобным нападкам на Мак-Кауна. Ему приходилось осторожно выбирать выражения, но в целом он обвинял Мак-Кауна в сотрудничестве с врагом во время нахождения в плену. Это было чудовищное обвинение, и оно возымело эффект, хотя Эллис не осмелился слишком уж сильно развивать тему.
Теперь, сидя на скамье подсудимых, Пейпер понял, почему военный следователь так интересовался год назад поведением пленных американцев и почему его «ироничные», как он их позже охарактеризует, ответы были неверно истолкованы. Ему вдруг стало очень жаль своего бывшего врага, который сейчас пытается, в некотором смысле — за свой счет, [61] Эверетт оплатил перелет полковника из своего кармана, а в последующие годы потратит около 40 тысяч долларов собственных денег на спасение обвиняемого эсэсовца.
спасти ему жизнь.
Эверетт отчаянно сопротивлялся, хотя понимал, что враждебность и предвзятость суда направлены уже не столько на его клиентов, сколько на него самого — он ведь защищал «нацистских бандитов», как их называли в офицерском клубе, не стесняясь присутствия самого адвоката. Как покажут последующие годы, полковник Эверетт так просто не сдавался; позже о нем скажут, что это «упрямый дурак, никогда не понимающий, что он уже проиграл». Но тогда, в начале июля, даже он начал догадываться, что ничего не сможет поделать против общей предрасположенности эпохи.
Даже когда два последних свидетеля Эллиса вышли к стойке и заявили о том, что их заставили свидетельствовать против обвиняемых, это ничего не изменило, как и третий допрос Пейпера, в ходе которого он полностью описал боевой путь своей группы в Арденнах. По его рассказу, шли такие напряженные бои, что ни у него, ни у его людей просто не было времени на массовые убийства. К тому же он добавил, что готов был подписать признание в тюрьме Швебишхалль, если бы ему предоставили гарантии, что его солдат прекратят подвергать пыткам.
Потом к свидетельской стойке поднялся лейтенант Перл и под присягой заявил, что никто из обвиняемых не подвергался в Швебишхалле плохому обращению. Такое обращение могло исходить разве что со стороны кого-нибудь из перемещенных лиц польского происхождения, которые работали в тюрьме охранниками. Члены комиссии по военным преступлениям пользовались только логическими уловками, которые упоминал в своем открытом заявлении полковник Эллис и которые являются законными. [62] Полковник Эллис заявлял, что, «несмотря на молодость подозреваемых, нам потребовалось много месяцев постоянных допросов, на которых применялись все известные следователям законные приемы, уловки и стратагемы, в том числе церемонии, услуги осведомителей и подставные свидетельства».
После допроса лейтенанта Перла суд окончательно постановил считать признания, написанные в Швебишхалле, действительными уликами. Тогда полковник Эллис с улыбкой потребовал от суда считать продолжение защиты нецелесообразным, поскольку ее действия бесчестны и бессмысленны. Эверетт понял, что он проиграл дело.
Все, что можно сказать в опровержение утверждения о том, что немцы проводили в долине Амблева массовые убийства, — это предположить, что раненные артиллерийским огнем гражданские могли намеренно лгать, что их расстреливали немцы, в надежде получить этим какие-то льготы. После битвы в Ставло была сплошная неразбериха, больницы забиты ранеными и умирающими, а улицы завалены мертвыми, и местные власти закапывали трупы в братские могилы, не разбираясь в причинах смерти каждого. Хотя печальные кадры с изображением убитых возле ограды сада месье Легея четко показывают, что эти двадцать девять человек, взрослых и детей, убиты из стрелкового оружия.
Читать дальше