Даниил Журавлев - Огненный щит Москвы

Ставка и Генеральный штаб в своих директивных документах неоднократно специально подчеркивали недопустимость произвольного использования частей и подразделений Московской противовоздушной обороны для нужд фронтов. Так, например, 26 сентября 1941 года Генштаб по поручению Ставки обязал нас перебазировать пять полков истребительной авиации в районы Ржева, Вязьмы и Кирова. В директиве указывалось, что задачей этих частей является перехват на дальних рубежах вражеских бомбардировщиков, идущих к Москве и возвращавшихся обратно.

Поскольку аэродромы наших полков располагались в районах действия Резервного фронта, начальник Генерального штаба послал и в адрес Командующего фронтом копию этой директивы, в которой было специально оговорено, что истребительные авиационные полки остаются в распоряжении командующего ПВО Москвы.

Когда противнику удалось прорваться в район Московского моря и войска Калининского фронта вместе с подразделениями Московской противовоздушной обороны вели здесь тяжелые оборонительные бои, Генштаб специальной директивой подчеркнул, что вся система постов ВНОС Московской зоны ПВО и зенитная оборона канала Москва — Волга, городов Рыбинска и Ярославля остаются в подчинении командующего Московской зоной ПВО. Нам при этом предписывалось отдать распоряжение всем постам ВНОС о передаче данных воздушной обстановки частям Калининского фронта.

Характерно в этом отношении и решение Ставки о выделении из состава наших войск двух зенитно-артиллерийских групп для поддержки войск Западного фронта в ноябре 1941 года. Ставка пошла на такой шаг в силу исключительных обстоятельств. Но при этом оставила все выделенные подразделения в распоряжении командования

[184]

войск ПВО, подчеркнув тем самым временный характер их использования для противотанковой обороны.

Однажды в штаб одной из наших зенитно-артиллерийских групп прибыл командующий артиллерией 16-й армии генерал-майор артиллерии В. И. Казаков. Командир группы полковник Д. Ф. Гаркуша в это время находился в подразделениях. Генерал Казаков предложил его заместителю полковнику А. М. Ребриеву немедленно снять с огневых позиций три батареи и переместить их на другое направление.

Имея распоряжение не производить самостоятельно никаких изменений дислокации наших батарей, Ребриев оказался в трудном положении. Между тем командующий артиллерией настаивал.

— Вражеские танки могут прорваться в тыл всей группировки, — сказал он, — а 16-я армия не располагает никакими средствами для противодействия им.

Полковнику Ребриеву не удалось связаться по радио со штабом корпуса, чтобы согласовать возникший вопрос, и ему пришлось самому принимать ответственное решение. С одной стороны, он действительно был связан категорическим приказом, а с другой — понимал, что обстановка обязывает предпринять срочные меры. И он отдал командирам батарей приказ сменить огневые позиции.

Позже, узнав о случившемся, мы утвердили принятое А. М. Ребриевым решение. Зенитчики очень своевременно прикрыли важное направление и предотвратили прорыв неприятельских танков к Москве в районе села Киово. На месте этого боя ныне возвышается памятник отважным зенитчикам.

Вопросы противовоздушной обороны столицы в годы войны, и особенно в первый ее период, были столь важны и актуальны, что решением их занимались непосредственно Центральный Комитет партии, правительство, Государственный Комитет Обороны. Генералу М. С. Громадину и мне приходилось постоянно выполнять различные распоряжения руководителей партии и правительства, отданные непосредственно или через начальника Генерального штаба. Чаще всего это были распоряжения И. В. Сталина. Я ежедневно информировал его о результатах боевой работы наших войск, нередко обращался с различными вопросами.

[185]

Докладывая однажды Верховному Главнокомандующему о наших предложениях по поводу размещения салютных батарей, я сослался на законы физики. Сталин слушал, как всегда, внимательно, не перебивая. А потом привычным жестом коснулся усов и, улыбнувшись, сказал:

— А физику-то вы, товарищ Журавлев, помните плохо.

Сталин терпеть не мог, если ему отвечали с показной уверенностью, но без знания дела. Обмануть его мнимой эрудицией было трудно.

Мне приходилось присутствовать на ряде совещаний в кабинете Верховного Главнокомандующего. Были они и многолюдными и узкими, с участием двух-трех человек. Каждый раз я убеждался, насколько глубоко Сталин вникал в вопросы, которые ему приходилось решать. В некоторых случаях он не торопился высказать свое мнение и окончательное решение принимал лишь после специальных консультаций. Но нередко И. В. Сталин сразу же принимал определенное решение.