Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

Балерина Наталья Владимировна Труханова сокрушалась: «Как мне всегда было жаль, что я не могла зарисовать ее Танца! Это было что-то неповторимое. Она просто жила в нем, иначе не скажешь. Она была самой Душою Танца. Только вот вряд ли Душа выразима словами!..»

Павлова и Вацлав Нижинский балете «Павильон Армиды».

В октябре 1932 года поэтесса Марина Цветаева поспорила с литературоведом Марком Слонимом о значении поэзии и танца для культуры вообще… Цветаеву до глубины души оскорбила сама возможность подобного сопоставления, и она возмущенно писала своей подруге Анне Тесковой: «Он танец ставит на одну высоту со словом ! <���…> На что я ему ответила, что можно любить балет больше Священного Писания, но оправдать этого (уровнять их) – нельзя. Всякий поэт хочет (удачно или неудачно) сказать свою душу, а из танцоров – один на миллион. Танцор хочет сказать свое тело: силу, легкость, грацию. Это через него и хочет сказаться. Апогей тела, и в лучшем случае первобытный закон земного тяготения: но – силой ног (таких-то мускулов) лечу, не силой духа». Спустя несколько недель при новой встрече Цветаева пожелала продолжить спор – с новыми, тщательно продуманными аргументами. Но Слоним ответил ей, что в прошлый раз, сравнивая танец с поэзией, он вспоминал умершую полтора года назад Анну Павлову. И Цветаева вынуждена была согласиться: действительно – танец Павловой сопоставим с поэзией, потому что «Павлова сумела поднять живой танец на высоту, куда обычно воспаряет только дух».

Виктор Дандре сопровождал Анну всюду. Он стал практически ее тенью. Незаметной тенью. Даже на фотографиях в газетах не появлялся. Он полностью растворился в своей любви к ней. Но Анна тоже без него не могла существовать. Даже заснуть не могла, если Виктор еще не лежал рядом. Поэтому ему приходилось рано ложиться – вместе с ней.

Только он мог успокоить Анну, когда с ней делались истерики от усталости. Когда у нее начинались судороги в ногах и она кричала от боли, Виктор справлялся ловчее любого врача. Он умел делать расслабляющий массаж. Умел заранее почувствовать, что у Анны скоро будет мигрень и ей надо отдохнуть. Умел защитить ее от журналистов, когда она чувствовала себя слишком усталой для интервью… И отступить в привычную для него тень, когда Анне хотелось блистать.

Ходили слухи, будто они тайно обвенчались в Париже еще в 1911 году. И будто бы Анна сказала Виктору: «Если ты когда-нибудь осмелишься сказать, что мы повенчаны, – между нами все кончено. Я под поезд брошусь. Понимаешь: я теперь Павлова!» Теперь мне плевать на какую-то мадам Дандре! Пусть все думают, что ты просто так «при мне»…»

Поместье «Айви-хаус» в Хемпстеде, на окраине Лондона, было поистине роскошным: огромный дом с оранжереей, где цвели тропические растения и жили экзотические птицы, великолепный сад и еще более великолепный пруд, где плавали ручные лебеди, и целая поляна тюльпанов перед открытой террасой… Луковицы элитных тюльпанов выписали из Голландии, и стоили они целое состояние. Но хозяйка дома могла себе все это позволить: она получала баснословные гонорары за свои выступления, была фантастически работоспособна и потому – фантастически богата.

Госпожа Павлова не только зарабатывала – тратила она тоже много. На прихоти вроде тюльпанов и экзотических птиц или, например, на елку – живую елку, которую ей непременно доставляли каждое Рождество туда, где она в данный момент находилась, иной раз куда-нибудь в тропики. И на необходимые вещи – такие как фантастической красоты сценические костюмы, разработанные Бакстом и Анисфельдом, или на декорации кисти Коровина, или на самые дорогие тапочки-пуанты, которые у нее на ногах просто горели: итальянский мастер Нинолини изготовлял для Павловой в год 2000 пуантов!

Анна была помешана на роскоши: она платала баснословные суммы за меха, туфли, шляпы, и наряды госпожи Павловой сразу же становились легендой и появлялись на страницах модных изданий. Европу охватила настоящая «павловомания»! Анна любила драпировать свою худую, угловатую фигуру в длинные шали с кистями – и эти шали a la Pavlova наводнили модные магазины. Она обожала тюльпаны – и голландцы вывели новый сорт Pavlova. Розы ей тоже нравились – и появилась пепельно-розовая роза Pavlova, своими махровыми лепестками напоминающая пушистую балетную пачку. В парфюмерных магазинах нарасхват шли духи Pavlova и мыло Pavlova. А кондитерские продавали шоколадные конфеты Pavlova с ее портретом и подписью на коробке.