Михаил Колесников: Великая мелодия

Я мысленно подводил итог всему, пытаясь раскрыть загадку своего существования, хоть и понимал, что все уже не имеет смысла. Слишком поздно мы спохватываемся…

Что в ней, в моей жизни, следовало считать существенным? Как взвесить «массу покоя» биографии? Все же были в ней и роковые минуты, и взлеты, и падения, и интересные встречи, и глубокое чувство, и ревность, и страдания, и тяжелые утраты, и упоение работой, и творческий поиск, и открытия. Все было.

— Если бы все начать с самого начала… Я бы постарался…

— Спохватился! Для тебя все позади… Ты разбился, разбился. Груда костей… Не отвлекайся на пустые мечтания. Есть дела поважнее… Аккумуляторы больше нечем заряжать, держишься на остаточном магнетизме. А путь твой лежит через многие времена и страны. Придется все сжимать до предела, в одну точку. Крепче держись за мировую линию — это твои папарты. Что такое папарты? Ну знаешь… Включаем!..

— Кто ты?

— Я — это ты. О солилоквиях слыхал? Кажется, у древних римлян. Разговор с самим собой… Вот и поболтай напоследок. Ты очень болтлив. Думай кратко, думай кратко… Краткость — сестра таланта…

Из черных глубин поднялось винтообразное пламя, нарастал непонятный грохот, будто во Вселенной произошел обвал. Мое падение ускорилось. Галактика схлопнулась в коллапсе. Удар о камни. Я закричал от боли…

Мария трясла меня за плечо:

— Проснись, проснись!.. Ты кричишь во сне.

— Разве? Приснилось, будто разбился насмерть.

— Еще чего не хватало. Умывайся, одевайся — и на завтрак. А потом — на Варени.

В окно отеля «Гарнье», где мы остановились, я видел серое небо над вокзалом Сен-Лазар. По улице текла толпа: все спешили на работу. В самом деле, за последнее время я что-то часто стал кричать во сне. Но то, что привиделось сегодня, было так ощутимо… Монголия… 1969 год…

— Какой сегодня год?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Пока что восемьдесят третий.

Четырнадцать лет проспал… А может быть, и не проспал. Я стал восстанавливать в памяти события последних четырнадцати лет. В прошлом году была поездка в Турцию. Побывал в Стамбуле, на Принце вых островах, в Эфесе, Пергаме, в Трое. В Трое засунул свои запонки в развалины древнего мраморного алтаря-жертвенника. Так, причуда… Через тысячу лет найдут — скажут: потерял Приам!

Все в порядке.

Всякий раз, очутившись в Париже, мы неизменно заходили на Варени, 77, к Огюсту Родену. И на этот раз пришли сюда.

В особняк заходить не хотелось, хоть накрапывал мелкий дождь. Туристы попрятались кто куда, а мы вдвоем с Марией прогуливались по песчаным площадкам и дорожкам, как ни в чем не бывало.

— Храм Творчества Родена… — задумчиво произнесла Мария. — А до него в доме жили русские люди, ходили по саду, к ним приезжали из России известные писатели, художники. Здесь было русское посольство.

— Ну, вспомнила! Это происходило в начале прошлого века. Позже здесь поселили женский монастырь, затем — какое-то учебное заведение.

— И все-таки осталось нечто русское, пусть едва уловимое! — сказала она убежденно.

— Не фантазируй.

— Я и не фантазирую. Кто были они, те русские, которые здесь жили, прогуливались по саду?

— Если покопаться, наверное, можно установить. Ничто не исчезает бесследно.

— Вот с этим не совсем согласна. Многое исчезло из памяти людей. Думаешь, мы не исчезнем бесследно?

— Зачем же так?.. Если наши книжки не останутся, то хоть что-то должно остаться! Не будем рассчитывать на вечную память о нас. Я почему-то вспомнил Жана Кейроля, ну, того, поэта, романиста… Во времена Сопротивления его схватили гестаповцы, бросили в лагерь Маутхаузен. Он потом признался, что в тюрьме Жюльен Сорель мешал ему «жить мелко». Подумай только! — мешал жить мелко… Нам с тобой тоже мешали «жить мелко»… Все они… Пушкин, Блок, Маяковский… Да их легион, тех, кто мешал нам «жить мелко»! И не только поэты и художники… Понимаешь? — с каждой эпохой таких личностей стано вится все больше и больше… Кто-то из англичан сказал, будто человечество состоит в основном из тех, кто умер, так как на их стороне формальное большинство. Сущий вздор! В нашей памяти живут не все умершие, а лишь отдельные личности, главным образом, героические натуры, те, кто из века в век и по сей день мешает нам «жить мелко»!

— Ну что ж, может быть, так оно и есть. А вот будем ли мы с тобой мешать кому-нибудь «жить мелко», после того как нас уже не будет?