Евгения Путилова - …Началось в Республике Шкид

Интересный ответ содержит уже первая книга «Республика Шкид», написанная двумя бывшими правонарушителями, всего два года назад покинувшими «Школу социально-индивидуального воспитания им. Ф. М. Достоевского». Пантелеев не раз вспоминал, как легко, без всяких затруднений написалась эта лихая мальчишеская повесть. Два «сламщика» (так назывались в Шкиде друзья), за спиной которых еще недавно стояли темное прошлое, улица, голод, война, заперлись в крохотной комнатке Гриши Белых, накупили пшена, сахара, махорки, составили план, поделили тридцать две главы поровну и принялись за дело. Казалось, им ничего не надо было придумывать, они едва успевали записывать то, чем еще была переполнена их душа, и яркие, острые, драматические, а порой и трагические события шкидской жизни ложились на страницы книги. Работа заняла всего два месяца. Но в эти два месяца уже проявились способности авторов к интересным творческим решениям. Не просто так набросали они тридцать две главы, не просто спорили о каждой из написанных, независимо от того, кто был ее автором, ибо сам материал был чрезвычайно непростой. Шкида жила приливами и отливами, взлетами и падениями, и непросто было уловить и передать этот причудливый ритм. Неординарная, подчас неуправляемая жизнь Шкиды вряд ли уложилась бы в какой-нибудь сюжет, и авторы нашли единственную адекватную форму: они выстроили книгу из отдельных глав, как будто даже и не связанных между собой, каждую главу посвятив какому-нибудь одному захватывающему, особенному событию (одни названия чего стоят: «Великий ростовщик», «Кладбищенский рай», «Нат Пинкертон действует», «Роковой обед», «Бисквит из Гамбурга», «Переселение народов», «Монашенка в штанах», «Мокрая идиллия»).

Они нашли и точную форму для построения каждой главы: внутри там все идет как бы по кругу — начало, взлет, кульминация, финал; круг завершается, начинается новая глава о совершенно другом событии. Придумал какой-то шпаргонец издавать свою газету, за ним увлекся другой, третий, и вот уже постепенно начинается газетная лихорадка, дошедшая до того, что шестьдесят шкидцев издают шестьдесят газет: все издатели, ни одного читателя. Но постепенно все входит в свои берега, и Шкида бросается в другое увлечение. Появился неизвестно откуда-то, за столом, паучок Слаенов. Очень быстро опутав всю Шкиду долгами, он не только стал там хлебным королем, но заодно и расколол всю дружную шкидскую семью на тех, кого он роскошно подкармливал, и на тех, кто голодал. И здесь возникает своя кульминация, когда старшие, сытые, должны решить вопрос, кто же они на самом деле, — и эта ситуация разрешается по справедливости. Разрешается и самая буйная ситуация, когда Шкида превращается в государство Улигания, когда «буза» доходит уже до самого апогея и когда с большим трудом Шкиде удается возвратиться в свои берега. Мы привели в пример три совершенно разные, ничем сюжетно не связанные между собой главы, с колоритными героями: Купец, Цыган, Японец, Дзе, Янкель, Ленька Пантелеев. Но вот что самое удивительное: закрывая книгу, мы ощущаем ее цельное сюжетное построение, читателю открывается жизнь Шкиды не в отдельных ее эпизодах, а в ее поступательном движении, в ощущении тех благотворных перемен, которые произошли и со всей школой, и с каждым ее воспитанником.

Горький назвал повесть молодых авторов «преоригинальной, веселой, жуткой» и как особенную удачу отметил «монументальный» образ заведующего Шкидой Викниксора. «Для меня эта книга — праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей». Горький посмотрел на книгу глазами художника (именно поэтому в двух письмах авторам он указал на многие их промахи). Казалось, как можно было иначе увидеть книгу? Однако одновременно с этим взглядом появился совсем другой. Критика педагогическая оценила повесть как документальную и дала жесткую оценку и методу воспитания в Шкиде, и деятельности не справившегося со своими профессиональными задачами ее заведующего. Замелькали слова «воскресшая бурса» (Н. К. Крупская), «факты давят на авторов, явления не типизированы» (Д. Тальников) и позднее как вывод: книга есть «добросовестно нарисованная картина педагогической неудачи», констатирующая полное бессилие заведующего школы «перед небольшой группой сравнительно легких и способных ребят» (А. С. Макаренко).

Так авторы впервые столкнулись с проблемой «правды и вымысла». Обвинения, касающиеся чисто педагогических вопросов работы с трудными детьми, нападки в адрес заведующего школой ошеломили их, и они посчитали, что «общественные интересы обязывают их высказаться». В примечаниях к пятому изданию «Республики Шкид» (1931) они подтверждают: да, они «не ходили за правдой и не фотографировали ее врасплох», они и не помышляли ни о каком документе, а создавали художественное произведение и никогда не думали, что к их книге «приклеят марку документа». За книгу дважды заступался и сам заведующий школой Виктор Николаевич Сорока-Росинский. Он тоже посмотрел на книгу взглядом художническим и заметил, что авторы «вовсе не претендовали на роль летописцев школы имени Достоевского» и смело соединили «факты с вымыслом и прозаическую действительность с поэтической фантазией» (1927). Уже много лет спустя в неоконченной рукописи «Школа имени Достоевского», внимательно прочитав все отзывы, вплоть до статьи А. С. Макаренко «Детство и литература (1937), он меньше всего упрекает авторов повести за нападки на его работу. Шаг за шагом рассматривая жизнь школы и свою работу в ней, он понимает, что молодым литераторам «не так легко было прощупать педагогические принципы школы» сквозь «одеяния художественного вымысла». Он прекрасно понимает, что авторы Шкиды «ни в какой мере не могли, да и не стремились нарисовать объективную картину жизни школы»: у них были «свои художественные задачи». Он снова повторяет свое положительное отношение к повести.