Елена Морозова - Казанова

Венеция, открытая всем ветрам, город между небом и водой, то залитый лазоревым светом, то затянутый серой пеленой дождя. Город, где и роскошным дворцам, и скромным жилищам, вытянувшимся вдоль темных нешироких каналов, ночная тишина противопоказана, ибо камень, из коего они сложены, истончается, обращаясь в призрачный саван, наброшенный на каркас черной пустоты. Венеция живет многолюдьем, весельем, карнавалом. Сегодня говорят, что если из города исчезнут туристы, он превратится в призрак.

В начале XVIII столетия Венеция постепенно становилась местом паломничества праздношатающегося люда: туда прибывали знатные прожигатели жизни и мелкие авантюристы без гроша в кармане. И первые и вторые находили себе занятие: одни тратили свои цехины, другие сравнительно честным путем приобретали их. В церковь шли как в театр — поглазеть на красивых женщин, послушать хорошую музыку и оценить ораторский талант и актерский дар проповедника. Жизнь проходила на улицах и площадях, в кофейнях и трактирах, гондолах и челнах, открытая для взоров любопытствующих и соглядатаев. В этом спектакле, именуемом «жить в Венеции», каждый исполнял свою роль в меру собственных талантов. Правительственная машина Венецианской республики напоминала громоздкую, но хорошо смазанную телегу, медленно двигавшуюся по накатанной колее: ответственные посты переходили из одних знатных рук в другие, не менее знатные, и все шпионили друг за другом. К 1760 году население города насчитывало сто тридцать пять тысяч жителей; среди них было тринадцать тысяч слуг, целая армия гондольеров, готовых везти щедрого пассажира куда угодно, и восемьсот пятьдесят парикмахеров; на всех жителей приходилось семь театров, две сотни кафе и множество игорных столов, расположенных повсюду, вплоть до театральных фойе. Знатные картежники собирались в игорном доме Ридотто, где можно было играть, не снимая маски.

С раннего утра улицы заполняли цветочницы, разносчики питьевой воды, бродячие актеры, точильщики и нищие — истинные артисты и виртуозы своего дела. Патриции направлялись в Сенат, а их праздные жены развлекались с чичисбеями, молодыми людьми, чья роль, бесспорно, была выше роли доверенного слуги, но неизмеримо ниже, чем любовника. Досужие сплетники быстро заполняли кафе, окружавшие центральную площадь перед собором Сан-Марко. Бедняки и обнищавшие дворяне отправлялись на поиски хлеба насущного, но если первые старались заработать его трудом, то вторые предпочитали плутовать в игре и торговать голосами: вертелись, как могли. Большие состояния были сосредоточены в руках старинных аристократических родов — Мочениго, Джустиниани, Морозини, Фоскарини [11] Члены этих семейств в разное время избирались дожами Венеции. .

Вечером все отправлялись в театр. Театральные залы до отказа заполнялись самой разнообразной публикой: в дешевом партере размещалось простонародье, в пышных ложах щеголяли нарядами аристократы и богатые венецианцы. Но и в партере, и в ложах все шумели, смеялись, жестикулировали, переживая не столько действие на сцене, сколько пьесу своей собственной жизни. Трагедии успеха не имели. Зрители жаждали комедии, игры слов и игры ума. Жизнь актеров и актрис, певцов и певиц, танцовщиков и танцовщиц была у всех на виду, все бурно обсуждали актерские успехи, равно как и промахи и неудачи. Патриции, беря на содержание хорошеньких актрис, часто оплачивали не только счета их портних, но и учителей. Для театрального репертуара каждый месяц предлагалось не менее дюжины комедий. Процветало искусство словесности — изящной и пустой. В моде были поэты и острословы, в городе печаталось множество книг, газет, брошюр, книжечек и листков, которые, едва выпорхнув из типографии, тотчас становились предметом бурных обсуждений и жарких споров в многочисленных литературных кафе, а затем стремительно улетали в небытие, уступая место своим преемникам и способствуя поддержанию славы знаменитых венецианских типографов. Заставить умолкнуть слово могла только музыка — при звуках ее замирали все, от епископа до водоноса: пение и музыку обожали все без исключения. Приют для сирот и внебрачных детей превратился в своего рода консерваторию, где отбирались и шлифовались юные голоса. Там часто устраивались концерты, собиравшие многочисленную публику. Оркестры, выступавшие во дворцах и соборах, иногда насчитывали до четырех сотен музыкантов.