Жорес Медведев - Никита Хрущев

Следует привести еще одно воспоминание – Эрнста Неизвестного. Он позднее писал: «После похорон Хрущева ко мне приехали сразу два человека – это был сын Хрущева Сергей, с которым я до этого не был знаком, и сын Микояна, тоже Сергей, с которым я дружил и который поддерживал меня в самые трудные дни. Они вошли, осмотрелись и долго мялись. Я сказал: “Я знаю, зачем вы пришли, говорите”. Они сказали: “Да, вы догадались, мы хотим поручить вам сделать надгробие”. Я сказал: “Хорошо, я соглашаюсь, но только ставлю условие, что я буду делать как считаю нужным”. На что Сергей Хрущев ответил: “Это естественно”. – “Я считаю, что художник не может быть злее политика, и поэтому соглашаюсь. Вот мои аргументы. А какие у вас аргументы: почему это должен делать я?” На что Сергей Хрущев сказал: “Это завещание моего отца”. Позже мы к этой теме не возвращались. Но то, что Хрущев завещал, чтобы памятник делал именно я, было подтверждено польской коммунисткой во время его открытия. Она подошла ко мне и сказала: “Никита Сергеевич не ошибся, когда завещал вам сделать это надгробие”. Это же подтвердила и Нина Петровна Хрущева.

Открытие памятника происходило под дождем, в одну из годовщин смерти Хрущева. Были все члены его семьи и корреспонденты, была охрана. Никого не пускали на кладбище. Приехал Евтушенко, который пытался быть в центре внимания. Никто не произносил речей. И когда все члены семьи повернулись и ушли, потому что им не нравилось, что Евтушенко произносит речи, когда они молчат, – я с Сергеем и пятью своими друзьями поехал на квартиру к Сергею Хрущеву. Он достал бутылку коньяка, какого-то столетнего коньяка, который подарил Хрущеву де Голль, – и сказал: “Вот мой отец никогда не решался выпить этот дорогой коньяк. Сейчас мы выпьем его сами”. И мы распили эту бутылку коньяка» [188] .

В день своего 70-летия, после вручения ему знаков отличия Героя Советского Союза Н. С. Хрущев выступил с краткой речью, в которой сказал: «Смерть для некоторых политических деятелей иногда наступает раньше их физической смерти» [189] .

Он не подозревал, что скоро это произойдет и с ним самим.

Хрущев потерял свою популярность еще в последние годы власти. И в годы его вынужденной отставки не было в стране ни одной общественной группы, которая хотела бы его возвращения. Он, в сущности, перестал существовать как политически значимая фигура. Однако впоследствии интерес к личности и политической деятельности Хрущева непрерывно возрастал.

Конечно, Хрущев был политиком и просто человеком, о котором разные люди могут судить и судят по-разному. Как писал, например, посол США в Москве Ч. Болен, много раз встречавшийся с Хрущевым: «Никита Сергеевич Хрущев был рожден и вскормлен партией большевиков. Крестьянин, в сущности, он не был философом-идеологом, хотя и был искусным спорщиком. Он ничего не прибавил к основам коммунистической доктрины, кроме некоторых прагматических отклонений, исходящих из понимания того, что ядерное оружие сделало военное разрешение конфликта почти немыслимым, неважно, идет ли речь о конфликтах межнациональных или революционных. Он принимал все основные принципы марксизма-ленинизма… Но сверх того, у него была гениальная способность чувствовать свою страну и свой народ… Хрущев был порывистым человеком, что сочеталось в нем с неистовой энергией, и это делало его привлекательным, но часто вело к печальным последствиям…» [190] .

Среди полученных мной за последние годы откликов на публикации о Хрущеве – сотни писем, в которых о нем пишут как о человеке, много сделавшем для нашей страны и нанесшем смертельный удар сталинизму. Но еще больше писем, в которых яростно и далеко не всегда справедливо критикуют и ругают Хрущева. Тех, кто и через двадцать лет после его смерти продолжает сводить с ним счеты, можно разделить на две группы. Во-первых, это сталинисты, которым, конечно, есть за что его ненавидеть. Во-вторых – люди, связанные с деревней, забывшие о первых реформах Хрущева, раскрепостивших крестьян, и озлобленные его последующей сельскохозяйственной политикой.

Хрущев был противоречивой фигурой, и чувства этих людей можно понять. Труднее классифицировать отзывы о Хрущеве, появляющиеся в печати. Так, в не предназначавшихся для чужих глаз дневниковых заметках Владимира Тендрякова, названных при публикации рассказом, говорится:

«Да, сам по себе Хрущев был безрасчетно, упоенно глуп, глуп с русским размахом, но, право же, он принципиально ничем не отличался от других видных политиков, страдал их общей бедой. И конечно же, его вседержавная самонадеянность нравственно калечила общество – воспитывала лжецов, льстецов, жестоких, беспардонных прохвостов типа “рязанского чудотворца” Ларионова, делающих карьеру на чиновном разбое.