Нина Молева - Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева

Случай! Так и слышала вокруг шепот. При ней, в ее доме кто бы осмелился сказать, а родня… На чужой роток не накинешь платок. Судили, и все не в ее пользу: нищая, бесприданница, строптивица, матери родной не покорилась. Не покорилась! Всегда своей волей жила. Сызмальства. При батюшке мала была, да и он на расправу был скор. Девочки от мальчишек дворовых не отличал: всем ремень — никто и не заступался.

А вот матушке Екатерине Ивановне, в девичестве Лавровой, как супруга не стало, развернуться не давала. Как синь-порох вспыхивала. Моду взяла пощечинами сыпать! Чуть что Лавровых поминала: у них все по-другому, все не так, как у Лутовиновых. Лутовиновым место в полку — не на помещичьем житье. И дочка, мол, вся в них — перед девками дворовыми толковала. Убивалась, собой больно нехороша, ростом и то не вышла, голова из плеч — шеи не видать. Как такую одеть, чтоб какого-никакого жениха сыскать, да еще при малом приданом.

Чтоб беду такую родительскую развести, замуж немедля, овдовев, вышла. Полковник Сомов Николай Иванович сыскался. Для нее обходительный. Об их детках — родились, не родились — сразу толковать начал. Хозяином себя почувствовал. А она? Она-то кем оказалась? С какими заботами, каким приданым? Тенью полуденной по дому ходила. Никому дела нет. Что ни прикажет, девки и в голову не берут: барыню бы не рассердить. К Екатерине Ивановне отсылали: вот барыня распорядится, тогда…

Из дому вышла летним днем. Через сад в поле, а там до Спасского всего-то две версты. И не заметила, как дошла. Сгоряча прямо к дядюшке — покровительства просить. Пусть у себя оставит. Пусть в отцовский дом не отсылает.

Рукой махнул: сейчас обед, за стол садись, а там разберемся. Кувертов множество. Народу толпа. До выхода хозяина никто не присел — на двери смотрели: вот-вот выйти должен.

Вышел. В руках часы луковицей. Крышка открыта: время сверяет. Всегда так делал. Племянницы не забыл. Глазами отыскал, место показал: «Твое будет». Значит, оставляет. Значит, можно не возвращаться. Никогда. Так и надеялась: женитьбы батюшки не одобрял. Лишняя колготня в доме. Девочка родилась — не поздравлял. Наследника как не было, так и нет.

Обед отошел, на диванчике в антикаморе присела. Шел мимо, слугу кликнул лошадь заложить: ее домой отвезти. В ноги кинулась: только не домой, дядюшка, смилостивитесь! Плакать никогда не умела, голос с перепугу перехватывало.

«Только не домой, дядюшка! Утопиться лучше!» Посмотрел: «Еды, крова не жалко, да что делать-то будешь? У меня для барышень обиходу нету». — «Не нужно для барышень!»— «Гувернанток да мамзелей всяких отроду в доме не бывало». Ото всего отказалась. Помолчал. «А матери что сказать прикажешь?» — «Нету у меня матери». — «Ладно. В память брата. Живи, небога. Под ногами не путайся — не люблю». Ручку поцеловала — и отряхнул, только что о полу не обтер. Повторил: «Ладно». И так на годы.

Если за что и жаловал, стрелять любила. Глаз меткий, рука твердая. Что по мишени, что птицу в лет. На охоты стал брать. В пороши и брызги ездила. В бильярд еще наловчилась. Любил, когда гостей его обыгрывала.

Мать тоже, как весточку от дядюшки получила, ни разу не отозвалась. Одна надежда, жених какой под руку подвернется в хорошую минуту, дядюшка и благословит. Чай, совсем-то без приданого не оставит.

Годы шли, как на угольях жила. Знала, метресок и впрямь в доме не держалось, а без прижитых на стороне детишек все равно не бывает. Везде росли. И все бы ничего, пока ни с того, ни с сего решил запродажную им написать на случай своей кончины, чтоб без куска хлеба не остались и не в крепостном состоянии. Но только после его кончины.

В Мценске дело было: подписывать бумаги собрался. Завтрак устроил мало что не всю округу собрал. Ели, пили без меры. Веселились. Из теплицы первые персики подали. Шутить изволил, мол, лучшее господне произрастание. В рот взял, сок ручьем. Наклонился салфетку подхватить, да тут и заглотал всю ягоду. С косточкой. Поперхнулся. Побагровел весь: ни прокашляться, ни проглотить. В одночасье захрипел страшно так, и нет его. Головой в тарелку упал — только брызги округ разлетелись. А Варвара Петровна в тот же миг всему его хозяйству наследница!

Восемь деревень. Спасское одно за день не обойти. Крепостных без малого пять тысяч душ. Все ее! Все! И никаких там выпорков, деток незаконных! Она одна законная! Одна после всех, трех братьев! Никого благодетельствовать не станет!

Случай? «Случайная» богачка? Врете! Судьба. Ее судьба. За все, что претерпела, за все, чем обижена была.