Сергей Нечаев - Талейран

— И каких же?

— Ах, мадам, Париж — это город, где легче найти себе женщину, чем хорошее аббатство.

По мнению биографа Талейрана Шарля Огюстена Сент-Бёва, «эта история достойна того, чтобы быть правдивой, а входная дверь была выбрана правильно» [37] 30 Sainte-Beuve. Monsieur de Talleyrand. P. 8. .

Как бы то ни было, эти слова были признаны «очаровательными» и переданы Людовику XV, и «он повеселился, как и его фаворитка» [38] 31 Pichot. Souvenirs intimes sur Napoteon. P. 16. .

Однако король не успел ничего сделать, ибо 10 мая 1774 года он умер.

Зато через год наш герой быстро пошел вверх. 1 апреля 1775 года он был назначен иподиаконом в церкви Сен-Николя-дю-Шардонне, И июня — присутствовал при коронации в Реймсе нового монарха Людовика XVI, а 24 сентября все того же года новый король даровал ему титул аббата [39] Сначала титул аббата давался исключительно настоятелям монастырей (аббатств). Но уже в XVI веке аббатами стали называться молодые люди духовного звания, в том числе и те, кто не имел священнического сана. Фактически, это стало лишь званием — для почета и дохода. А в конце XVIII века, во время Великой французской революции, аббаты исчезли из французского общества, и в настоящее время этот титул используется французами исключительно как форма вежливости в письмах к молодым лицам духовного звания. при аббатстве Сен-Дени в Реймсе. Теперь в свете 21 — летнего Талейрана стали называть господином аббатом де Перигором. Ко всему прочему, это дало ему 18 тысяч ливров годовой ренты [40] Генеральный викарий (от лат. vicarius — «заместитель», «наместник») — представитель епархиального епископа. .

Потом, уже в Сорбонне, в марте 1778 года новоявленный аббат стал бакалавром, а потом и магистром теологии, завершив тем самым свое образование.

В сентябре 1779 года Шарль Морис де Талейран-Перигор взял на себя священные обеты, а 18 декабря, после долгих колебаний, принял сан священника.

Сразу же после этого он стал генеральным викарием Реймса. Казалось бы, блестящая карьера, но, отметим, уже в это время Талейран гораздо больше времени проводил в Париже, чем в Реймсе.

О жизни священника он потом написал в своих «Мемуарах»: «Жизнь, сводившаяся к одним внешним формам, казалась мне невыносимой» [41] 32 Талейран. Мемуары. С. 95. .

Но сопротивлялся он недолго, о чем свидетельствует следующая его фраза: «Я увидел, что мне не избежать своей судьбы, и мой усталый дух смирился» [42] 33 Там же. С. 96. .

После коронации Людовика XVI Талейран воспользовался всеобщим ликованием, царящим в старом городе, и перезнакомился со всеми красотками, встретившимися на его пути. С тремя из них он познакомился особенно близко — с герцогиней де Люинь, герцогиней де Фитц-Джеймс и виконтессой де Лаваль. Этим женщинам суждено было оказать на него сильное влияние.

В своих «Мемуарах» он отмечает: «С эпохи царствования Людовика XVI началось мое общение с несколькими дамами, выделявшимися своими достоинствами, дружба которых всегда придавала прелесть моей жизни» [43] 34 Там же. С. 98. .

Леон Монье в «Интимной жизни месье де Талейрана» пишет: «Этот человек был полностью сформирован, смоделирован женщинами, с которыми познакомился в отрочестве. Умные, уверенные в себе и распущенные, они оставили неизгладимый след в его тогда еще нестойком сознании» [44] 35 Breton. Histoires d’amour de l’histoire de France. P. 188. .

— Чтобы добиться успеха, — сказала ему однажды мадам де Лаваль, — надо поднимать всех на смех.

Талейран не отвечал, и она продолжила свои наставления:

— Хотите, чтобы вас любили? Тогда станьте злым на язык. Вас будут бояться и уважать.

Виконтесса знала, что говорила, и молодой человек быстро усвоил этот урок.

Как-то раз Талейрана пригласили на ужин. Гости уже усаживались за стол, но тут вдруг приехала одна опоздавшая. Это была графиня де Граммон, «важная стареющая дама с кислым выражением лица» [45] 36 Лодей. Талейран. Главный министр Наполеона. С. 50. .

Когда она вошла, ей представили приглашенных, и тут Талейран воскликнул:

— А! А!

Во время ужина он больше не произнес ни слова, но графиня де Граммон сама подошла к нему и спросила, почему при ее появлении он произнес: «А! А!» Талейран невозмутимо посмотрел на нее и ответил:

— Я не говорил «А! А!», мадам, я сказал «О! О!».

В зале раздался смех: все сочли этот ответ молодого священника удивительно остроумным. Новый имидж острослова Талейран принял хладнокровно, хотя сам он был уверен, что «его слетевший с языка “убогий” ответ был чистейшей воды глупостью» [46] 37 Там же. С. 51. .