Кристина Жордис: Махатма Ганди

Кастурбай была его ровесницей. Она была простой, неграмотной девочкой, не испытывавшей интереса к учебе, послушной, как и положено, но вместе с тем независимой и решительной, со своей собственной волей, которую она отстаивала даже при внешней покорности (впоследствии Ганди скажет, что она стала его первым учителем по применению ненасилия). Она превосходила его физической смелостью и бесстрашно противостояла ему, сопротивляясь его лихорадочным усилиям превратить ее в образованную женщину, умеющую хотя бы читать и писать. Позднее она станет всеми обожаемой «матерью», спутницей Махатмы, но так и останется неграмотной. Как сказал Пьярелал (биограф и секретарь Ганди на протяжении почти тридцати лет) по поводу одной из их многочисленных ссор, одним-единственным замечанием, полным уничижительного здравого смысла, она доказала ему нелепость его доводов. Но понемногу, волей-неволей, она пошла вслед за своим мужем-святым (который относился к ней «жестоко любезно») и согласилась оказать ему активную поддержку в его «миссии служения». В молодости она любила украшения и красивую одежду. Когда в конце жизни ее спросили, прошла ли эта любовь, она ответила: «Самое важное в жизни — выбрать одно направление и позабыть обо всех остальных».

Итак, Мохандас воспылал страстью к своей девочке-жене, весь день, в школе и в других местах, дожидаясь момента, когда можно будет продолжить ночные утехи. «Плотское желание явилось позже, — писал он, говоря об их отношениях. — Я предлагаю задернуть здесь занавесу над моим стыдом». Очень скоро он принялся ее тиранить, мучимый ревнивыми подозрениями, которые умело разжигал один коварный друг. Он был одержимым, несправедливым, грубым: «Никогда я не забуду, никогда не прощу себе, что довел свою жену до такого отчаянного положения».

Чересчур сильная, бьющая через край, слишком рано испытанная (по вине отца) сексуальность сопровождалась чувством вины. Она выражалась в потере энергии, а также в беспорядочной трате эмоций в ущерб более возвышенной жизненной силе и более высоким обязательствам (кстати, эта идея присуща индийской традиции, где высшие умственные усилия, необходимые, например, для медитации, подкрепляются сексуальной составляющей, которая исходит на эякуляцию). В момент смерти Карамчанда это чувство усилилось вследствие драматического эпизода, который оказал самое сильное воздействие на Ганди и опять-таки был связан с его отношением к отцу.

В этот момент Мохандас столкнулся с демонами стыда, искушения, излишества и виновности. Но в другой сцене, все также с участием отца, он — победитель, хозяин положения.

Однажды он совершил кражу. Ему было 15 лет. Его брат взял денег в долг. Чтобы вернуть долг, Мохандас похитил кусочек золота с браслета, принадлежавшего брату. Эта кража камнем лежала у него на душе. Он почувствовал потребность сознаться в ней отцу. Исповедался в своем грехе в письме, которое показал ему, прося прощения. Эта сцена признания сына отцу, насыщенная высокими чувствами, изображена в Индии повсюду. На картинках или скульптурных композициях маленькие выразительные человечки; отец на смертном одре разрывает на мелкие кусочки роковое письмо, а по его щекам текут слезы; сын тоже плачет — он раскаивается.

«Он прочел все письмо до последней строчки, и слезы выступили у него на глазах, потекли по щекам, стекая на бумагу. На мгновение он закрыл глаза, чтобы подумать; потом разорвал листок. Чтобы прочесть его, он сел. Теперь он снова лег. Я тоже плакал. Я видел, что он ужасно страдает… Для меня это был живой урок ахимсы [28] Ахимса (санскр. — «сила любви») — поведение и образ действий, при которых первым требованием является ненанесение вреда — ненасилие. . В тот миг я видел в этом лишь отеческую любовь, но сегодня я знаю, что это была ахимса во всей ее чистоте… она преображает всё, к чему прикасается. Власть ее безгранична» [29] Ганди М. К Моя жизнь. .

В тот день Мохандас соизмерил силу любви и ее способность преобразить человека. «Высшее прощение», дарованное отцом, не было ему свойственно. «Я ожидал гнева, суровых слов; думал, что он будет бить себя по лбу. А увидел его необычайно миролюбивым — я уверен, что это благодаря моему полнейшему признанию…» Своей безграничной искренностью он вызвал такое же чистосердечие.

Другое, еще более важное событие, на сей раз трагического плана, не затмило, но на какое-то время заслонило собой эту волнительную сцену (один из кульминационных моментов в отношениях между отцом и сыном), когда пятнадцатилетний сын честностью своего признания привел отца в необычное состояние духа.